— Тебе давно пора остаться не у дел, — сказала Нина. — Зачем тебе эти склоки? Сам говоришь, деньги у тебя есть. Вот и шел бы на пенсию.
— Я не за деньги работаю, — обиделся Феликс Захарович. — Я, можно сказать, последний рыцарь идеи. Когда я уйду, от идей органического общества не останется даже воспоминаний.
— Я никогда не понимала твоего органического общества.
— Конечно, — кивнул Феликс Захарович. — Сегодня это мало кто может понять. Это общество будущего.
— Коммунизм? — усмехнулась Нина.
— В каком-то смысле да. Но без тоталитаризма, без догматизма, без подлецов в президиуме. Это развитие самых лучших идей, малышка. Ни социализм, ни капитализм, ни какой иной «изм» планету не спасет. Нужны новые идеи, объединяющие людей. Сейчас у нас в России идет рождение этих идей. Понимаешь, мы отказываемся определять за людей пути их развития, мы призываем их к инициативе, но не для одного только самовыражения, а для общего развития.
— Все равно понять трудно, — сказала Нина. — Я что-то не вижу этих новых идей, если ты не имеешь в виду ваучеризацию.
Феликс Захарович усмехнулся.
— Речь идет о прорастании, — сказал он. — Новые идеи еще в земле, еще солнце не пригрело. Они уже закалены морозами и готовы активно расти. Дайте время, и вы не узнаете этого мира.
Нина улыбнулась, покачав головой.
— Ты мечтаешь, дед. Тебя ничему не научил опыт построения коммунизма. В конце концов в президиумах опять окажутся подлецы, только лозунги уже будут ваши, про счастливое органическое общество.
— Не будем спорить, — только и сказал он.
На самом деле ему очень хотелось спорить, доказывать, убеждать, потому что его вера в светлое органическое будущее была безмерна. Конечно, он мог бы рассказать ей о проблемах западного общества, о том, как основы органического социума обсуждались на совместных совещаниях, о том уповании на успех в России новых идей, которое имеют люди, фактически управляющие миром. Нет, это не было очередной утопией, это был проект мирового масштаба.
Но Нина, когда не занималась какой-нибудь очередной акцией, становилась обычной женщиной, милой, где-то даже обаятельной, заботливой, и растолковывать ей основы органического общества было немыслимо.
Он вернулся домой и застал там Ваню Лихоносова, активно занятого работой на компьютере.
— Это что значит? — спросил Феликс Захарович с подозрением.
— Председатель срочно требует ключ к шестому параграфу двенадцатого раздела, — пояснил тот, ничуть не смутившись. — Я пытаюсь пробиться согласно твоим указаниям.
— Он так и попросил, — поинтересовался Феликс Захарович, — чтобы ты искал ключ без меня?
— Нет, он этого не касался, — сказал Лихоносов. — Но я уже битых два часа сижу у тебя дома, а тебя все нет. Вот я и занялся попытками… Ты знаешь, я тут почерпнул кое-что и для себя.
Феликс Захарович не удостоил его ответа, сел к компьютеру и занялся работой. Одной рукой он щелкал клавишами, другой водил мышью. Лихоносов наблюдал за ним с улыбкой.
— А известно ли тебе, старче, — сказал он, — что в рядах федеральной прокуратуры не спешат признавать смерть твоего Бэби за действительную.
Феликс Захарович на него даже не глянул.
— В каком смысле? — спросил он холодно.
— Сомневаются они, — сказал Лихоносов. — Вот если бы ты сам его опознал, то было бы дело, а так что!..
Феликс Захарович посмотрел на него озадаченно.
— Ты серьезно?
— Ты же видел фотографии, — продолжал Лихоносов, — значит, можешь сказать, он это или нет.
— Ты издеваешься, что ли? — рассердился Феликс Захарович. — Чушь какая-то…
Он включил принтер, нажал кнопку печати, и вскоре оттуда выполз лист с текстом.
— Вот твой ключ, — сказал он, подавая лист Лихоносову. Тот посмотрел, пожал плечами.
— Кто придумал эту ступенчатость? — недоумевал он. — Почему не довести проект до всех желающих, чтобы мы знали, что строим?
— В свое время, — сказал Феликс Захарович. — Чего ты там наплел про Бэби? Кто в нем сомневается?
— Следователь Турецкий. — Лихоносов уже хорошо знал фамилию. — Такой прыткий молодой человек. Я все думаю, а почему бы ему не попасть под машину, а?
— Наши акции могут касаться лишь заведомо враждебных обществу персон, — возразил Феликс Захарович. — Чем он тебе насолил, этот следователь?