– У людей, с которыми я работаю, есть один непреложный закон: правда меняется обратно пропорционально положению человека, к которому она относится. Я собираюсь нарушить этот закон.
– Ты должен действовать обязательно один? – спросила Чарли.
– Послушай, – пожал я плечами, – каждый человек в конечном счете всегда один. Он рождается один, умирает один, все – один. Заниматься любовью – лишь способ притворяться, что мы не одиноки. Но каждый из нас все равно один, И по существу в любви даже еще более одинок, поэтому и страдает от массы вопросов и несовпадений, теснящихся в его черепной коробке.
Вы пробираетесь во мраке по лабиринту Хэмптон-Корт вместе с тысячью людей, которые указывают вам разные направления. Но вы продолжаете пробираться: чиркаете спичками, пожимаете в приветствии чьи-то руки, и время от времени на ваших коленях оказывается грязь. Ты одна, и я один. Просто постарайся привыкнуть к этому, или будешь потом говорить людям, что твой муж тебя не понимает.
– Я ведь все еще не замужем, – сказала Чарли, – а в тот день, когда я выйду замуж, многих сделаю несчастными.
– Не дразни, – усмехнулся я, – за скольких мужчин ты собираешься выходить замуж?
Она больно ткнула меня в бок и попыталась вызвать мою ревность, начав говорить о Гэрри Кондите.
– У Гэрри консервная фабрика, – заметила Чарли. Она зажгла сигареты и передала одну из них мне. – Он ею очень гордится, говорит, что практически построил ее сам.
Я хмыкнул. Мы покурили. Море, которое стало причиной того, что произошло, злобно колотилось о берег, как бы чувствуя себя виноватым.
– А что консервирует Гэрри Кондит на своей консервной фабрике? – спросил я.
– В зависимости от сезона и спроса – тунца, сардины, сардинки... Так действуют все консервные фабрики, постоянно меняя свою специализацию. По-моему Гэрри занимается также маринованием овощей.
– Да? – спросил я.
– О да, – ответила Чарли. – Когда мы проезжали мимо его фабрики сегодня вечером, оттуда шел сильнейший запах уксуса. Я просто была поражена.
...Чтобы избавиться от товара, нужно извлечь огромное количество уксусной кислоты... произвести химические работы...
Я задумался на минуту и заторопился.
– Одевайся, Чарли. Давай взглянем на лабораторию Гэрри Кондита прямо сейчас.
Ей не очень хотелось идти, но мы все же отправились.
Мы оставили старый «ситроен» на дороге и часть пути прошли пешком. Наши ноги вязли в красноватой почве, когда мы обходили низкое здание. Свет горел только в дальней его части, и в ночи громко раздавалось клокотание воды, стекавшей по дренажной трубе. Стену над нами украшали гортензии, а из окна слышалась резкая мелодия фадо.
Осторожно заглянув в окно над подоконником, я увидел грязную комнату с длинными рядами машин, уходившими во мрак. Поток горячего воздуха поступал из вентиляторов. Они воспринимались как странная роскошь в этой субтропической ночи.
Ближе ко мне возле окна мягко стучал вакуумный насос. Гэрри Кондит ходил по комнате в испачканной желтым белой рубашке. Запах уксуса казался просто невыносимым.
Я почувствовал руку Чарли на спине; она выглянула из-за моего плеча, и я услышал, как она сглотнула, чтобы не закашляться от паров уксусной кислоты.
Гэрри Кондит подошел к маленькому электрическому пульверизатору и включил его. Шум мотора почти перекрыл граммофон. Гэрри усилил звук. К шуму добавилась мелодия фадо.
Экспериментами по таянию льда тут и не пахло. Мы наблюдали за работой маленькой фабрики по переработке морфия: пульверизатор, вакуумный насос, сушка – все для преобразования морфия в героин, которым затем заполнялись консервные банки якобы с сардинами для экспорта.
«Гэрри Кондит, – подумал я. – „Кондуит“ – трубопровод или канал для переправки товара». Я оперся о подоконник открытого окна, поднял пистолет и аккуратно прицелился. «Смит-и-вессон» отдал мне в руку, и в комнате раздался выстрел. Граммофонная пластинка разлетелась на тысячу острых черных кусочков.
– Выключи насос и пульверизатор, Гэрри, или это сделаю я. – Некоторое время Гэрри Кондит смотрел растерянно, затем сделал то, что я приказал. Тишина опустилась, как ватное одеяло. – Теперь подойди спокойно к двери и открой ее.