В бытность мою германским корреспондентом Ассошиэйтед Пресс я как-то был приглашен на виллу Хюгель на ланч. Наша автомашина прибыла к центральному входу в 13:29. Через минуту нас, журналистов, пригласили в огромный приемный зал, где хозяин и хозяйка дома уделили на знакомство с нами ровно десять минут.
Точно в 13:40 распахнулись высокие двери, ведущие в столовую, и нас пригласили к столу. Во время скромного ланча, на который было отведено всего тридцать минут, гости обменивались с хозяевами короткими замечаниями.
В 14:15 нас провели в гостиную, где были поданы кофе и ликер. Выделенное на них время составляло пятнадцать минут. Затем – гудбай, благодарим и ауф видерзеен. Отъезд в 14:30. Все было в высшей степени корректно.
Промышленники, бывавшие на вилле Хюгель на вечерних приемах, рассказывали мне, что в 22 часа к ним неслышно подходил слуга и докладывал: «Ваш автомобиль ждет вас у парадного». Остававшиеся на ночь гости должны были попросить подать им завтрак в постель или завтракать с хозяевами ровно в 7:15. Если они опаздывали на завтрак, то двери в столовую были уже закрыты.
Но требования, предъявляемые Боленом к своим гостям, были не строже тех, которым подчинялся он сам и его домашние. Он никогда не курил, практически был трезвенником, позволяя себе несколько глотков вина лишь в знак любезности по отношению к своим гостям. Его жизнь была расписана по минутам. Единственный отдых – это короткая пробежка на лошади или время от времени поездка в свое австрийское имение.
Дети воспитывались скорее в уважении, чем в любви к отцу. Старые промышленники уверяли меня, что его старший сын Альфрид становился совсем другим человеком, когда оказывался вне наблюдения со стороны отца. «Дети должны быть на виду, но их не должно быть слышно» – этот постулат действовал на вилле Хюгель по отношению к пяти сыновьям и двум дочерям Берты и Густава.
Когда сыновья выросли и, вернувшись после учебы в университете, отважились выказать интерес к политической жизни страны, глава семьи оборвал их фразой «Здесь политика запрещена» («Хир вирд нихт политизирт»).
Подобно многим монархам, воспринимающим своих сыновей как потенциальных соперников, этот промышленный король тоже не доверял своему «наследному принцу» Альфриду. Поэтому, когда в 1939 году Густав Крупп фон Болен заболел прогрессирующим атеросклерозом, а в 1943 году необходимо было возложить ответственность за соблюдение интересов Круппов на Альфрида, молодой человек оказался недостаточно подготовленным, хотя и работал в концерне с 1935 года.
Отношение Болена к Гитлеру, часто озадачивающее и его друзей и врагов, определялось его характером и прошлым, которые я попытался коротко описать.
Оказалось, что Густав Крупп фон Болен очень не любил обсуждать дела, в отношении которых лично принимал решения. Если бы он советовался с кем-либо, то мог бы избежать ошибок, из-за которых производил впечатление «ребенка, заблудившегося в лесу» сложных политических обстоятельств. И это не потому, что он свято верил в безошибочность своих суждений, просто он предпочитал брать ответственность за подобные решения целиком на себя.
В качестве примера его кажущейся наивности я упомяну, в частности, о таком случае.
Однажды Крупп фон Болен решил принять на вакантное место в своем совете директоров Карла Гёрделера, учитывая его большой административный опыт бывшего мэра Лейпцига и бывшего рейхскомиссара по ценам. Любой, кто хоть немного разбирался в политике, знал, что Гёрделер был не только открытым противником нацизма, но и лидером активного сопротивления. Однако Болен послушно попросил у Гитлера разрешения принять на работу Гёрделера и был поражен решительным возражением фюрера.
Тогда Болен обратился к Гёрделеру за советом, кого бы он порекомендовал вместо себя. Бывший мэр предложил Эвальда Лозера, которого немецкое Сопротивление тайно прочило на пост министра финансов в том случае, если бы мятеж против фюрера увенчался успехом. Болен последовал его совету, пребывая в блаженном неведении относительно антинацистских связей Лозера. 20 июля 1944 года гестапо арестовало Лозера за соучастие в покушении на Гитлера.
