— Если бы это была правда, отчего тогда столько людей бегут к нам, чтобы рассказать о колдовстве, ведьмовских шабашах, случаях порчи, ереси, кровосмесительства и содомии?
— Да по той простой причине, святой отец, что рекомые рассказчики рассчитывают получить десятину от конфискованного имущества еретика. И вам это известно более чем кому-либо другому.
— И ты утверждаешь, что всего мною перечисленного списка богопротивных ересей и отклонений на деле не существует?
— Не стану спорить со специалистом, — гадко ухмыльнулся оборотень, — замечу лишь, что, если бы меня, в самом деле, интересовала истина, я задался бы различными вопросами, ответы на которые могли бы развеять мои сомнения.
— И что это были бы за вопросы?
— Около столетия назад был издан знаменитый «Молот ведьм» святых отцов Крамера и Шпренгера, — сказал Иоханн. — Как вы объясните, почему с тех пор в Германских Имперских землях было обвинено и приговорено к сожжению несколько тысяч колдуний, ведьм и волшебниц, а в Испании даже захудалую ведьмочку не то что не сожгли, но, кажется, даже не обнаружили? Это, несмотря на тысячи уничтоженных по обвинениям в ересях, тайном иудействе и мусульманстве.
— И как ты объясняешь эту загадку? — Кунц с тревогой посмотрел на отца Бертрама, до сих пор не проявившего никакого интереса к спору, который в прежние времена обязан был привлечь его внимание.
— Ответ, я думаю, скрывается в политике, — в тоне Иоханна сквозило самодовольство, будто бы ему одному открылась великая истина. — Торквемада имел задачу извести под корень всех нехристей, вот он и передал своим последователям эстафету истребления тех, в ком текла ненавистная кровь. А в странах Севера все вокруг и так были давние христиане, значит, показать свою значимость вы, доминиканцы, могли, выдумывая всякие порчи, колдовство, пугая людей ведьмовскими шабашами, происками врага рода человеческого и отравлениями колодцев.
— Все это звучало бы куда как веско, — ухмыльнулся инквизитор, — если бы говорил какой-нибудь Эразм из Роттердама, но не доказанный проклятый ликантроп, из милости оставленный в живых одним из тех самых доминиканцев.
— Эх, святой отец, — в досаде покачал седой головой Иоханн, — вольно вам представлять дело так, будто в нас, метаморфах, зверь грозит человеческой природе. Будто бы, вырвавшись на волю, сей животный дух уничтожит самое главное чувство самосохранения, присущее любой обитающей на Земле теплокровной твари. Какая злонамеренная глупость! Ведь даже простые лесные и полевые звери боятся приближаться к человеческому жилью, обходят лесников и дровосеков, углежогов и сборщиков хвороста. А уж облагороженные человеческим разумом и умеющие принимать облик Людской, известно по чьему образу и подобию созданный, метаморфы и вовсе являются одаренными свыше и благословенными существами, а никак не жестоким отродьем сатаны!
— Ни один защитник князя тьмы не мог бы быть более убедительным, — прокаркал Гакке, которому общение с просвещенным собеседником изрядно скрашивало дорогу. — В отношении ведьм, колдунов и вампиров у тебя найдутся не менее убедительные оправдания?
— Испокон веков те, кого нынче называете вы ведьмами, лечили людей, обихаживали скот, временами, правда и наводили порчу, составляли зелья, лишающие мужские чресла сил, а жен делая бесплодными. Поэтому каждый отдельный случай волшебства и ведовства следует разбирать со всем тщанием, дабы справедливость, а не темная злоба и клевета торжествовать могли.
— Вот, отец Бертрам! — Инквизитор не оставлял надежды расшевелить компаньона. — Если закрыть глаза, забыть, с кем разговариваем, то легко представляется, по меньшей мере, декан факультета канонического права из Левенского университета.
— Декан права, который ночами душит ягнят в овчарне, — наконец-то на бледном лице Бертрама появилась слабая улыбка. — Будто бы сошел с полотна великого Иеронимуса из Хертогенбосха.[8]
— Забить ягненка, содрать с него шкуру, сварить его, или зажарить на вертеле, будет куда как человечнее, нежели просто загрызть и съесть целиком! — нимало не смутился Иоханн.
