Томми попятился к двери. Струи дыма, ставшего красновато-оранжевым, поднимались из щелей в разбитом мозаичном полу. Глухой скрежет доносился из сердцевины горы, вся комната сотрясалась.
Землетрясение.
Томми выскочил из дверного проема здания бани и сразу упал на спину. Прямо перед собой он увидел, как здание сильно качнулось, словно какой-то разгневанный бог кинул в него что тяжелое, – а затем рухнуло в глубокую расселину, разверзшуюся позади него.
Края расселины осыпались, делая ее шире. До места, где лежал Томми, оставалось не больше фута. Он стремглав бросился назад. Расселина словно гналась за ним. Он заставлял свои ноги бежать, но вершина горы затряслась, и он снова свалился на землю.
Опираясь о землю локтями и коленями, Томми отполз прочь. Камни вреза́лись в ладони. А вокруг него здания и колонны обрушивались на землю.
Молю тебя, о Боже, помоги мне!
Из-за дыма и пыли уже в нескольких футах ничего нельзя было рассмотреть. Когда он полз, то видел, как какого-то человека накрыл упавший на него кусок стены. Две женщины с пронзительным криком бросились бежать, когда земля под ними начала раздвигаться.
ТОММИ!
Он пополз туда, откуда донесся голос матери, и наконец выбрался из дымового облака.
– Я здесь! – хрипло закричал он и зашелся в кашле.
Отец бросился к нему и поднял его на ноги. Мать ухватилась за его локоть. Они потащили его к Змеиной тропе, подальше от разрушений.
Томми посмотрел назад. Трещина расширилась, расколов вершину горы. Глыбы горной породы откололись и скатились вниз, в пустыню. Черный дым поднимался к поблекшему голубому небу, как будто переносил весь творящийся на земле ужас к пылающему солнцу.
Они втроем, спотыкаясь, добрели до края скалы.
Землетрясение кончилось так же внезапно, как и началось.
Его родители оцепенели, как будто боясь, что от любого их движения подземные толчки могут возобновиться снова. Отец обхватил их обеими руками. С плато на вершине горы доносились пронзительные крики, крики боли.
– Томми? – Голос матери дрожал. – Ты в крови.
– Да пустяки, – ответил он. – Немного ободрал руки.
Отец убрал руки с их плеч. Он потерял шляпу и порезал щеку. Его обычный глубокий голос сейчас стал тонким и высоким.
– А вы не думаете, что это террористы?
– Я не слышала взрыва бомбы, – сказала мать, гладя Томми по плечам, как маленького ребенка.
Обычно он возражал против этого, но сейчас – нет.
Облако черновато-красного дыма наплывало на них, словно хотело унести их с утеса.
Отец принял решение и, указав рукой на крутую, ведущую вниз тропу, сказал:
– Пошли. Этот дым может быть токсичным.
– Я вдыхал его, – успокоил их Томми, оставаясь на месте. – И ничего.
Какая-то женщина выскочила из облака дыма, держась за горло. Она не видела, куда бежит: ее веки вспухли и кровоточили. Сделав несколько шагов, она наклонилась вперед и застыла в этой позе.
– Пошли! – пронзительно закричал отец, толкая Томми перед собой. – Пошли же!
Они бросились бежать, но убежать от дымового облака не могли.
Оно настигло их. Мать закашляла – влажный, неистовый, неестественный звук. Томми бросился к ней, не зная, что делать.
Родители остановились, опустились на колени.
Ну, вот и всё.
– Томми, – задыхаясь, произнес отец. – Иди…
Не послушав отца, Томми сел на землю рядом с ними.
Если мне все равно предстоит умереть, так пусть это произойдет так, как я хочу. Вместе с семьей.
Почувствовав, что это конец, Томми успокоился.
– Все нормально, папа.
Он стиснул руку матери, затем нащупал руку отца и тоже стиснул ее. Слезы потекли из его глаз при мысли о том, что он, уходя, не оставляет после себя никого.
– Я очень люблю вас.
Родители смотрели на него – прямо в глаза. Несмотря на весь ужас момента, Томми чувствовал себя очень хорошо.
Он крепко обнял обоих родителей и не размыкал объятий даже после того, когда их тела обмякли; он не желал выпускать их из рук, хотя они уже перешли в руки смерти. Когда силы покинули Томми, он опустился на колени рядом с их телами и стал ждать того момента, когда и сам испустит последний вздох.
Но минуты шли за минутами, а последний вздох все не наступал.
Томми провел рукой по залитому слезами лицу и с трудом поднялся на ноги, стараясь не смотреть на скрюченные тела родителей, их распухшие глаза и окровавленные лица. Если бы он на них не смотрел, то, может быть, они бы и не умерли? Может быть, это всего лишь сон?
