Однажды Рабинович сказал ей:
- Вы, Бетти, для меня загадка!
- Уж на что лучшая загадка, чем вы сами! - отпарировала Бетти.
- Одним словом, ответа на мой вопрос нет! - сказал Тумаркин, которому надоело молчание товарища.
- Что я могу тебе сказать? - отвечал Рабинович, ушедший с головой в свои размышления. - Ничего я тебе сказать не могу...
- Почему, собственно?
- Потому что есть вещи, о которых даже самому близкому человеку не скажешь! Есть вещи...
- "Есть вещи", - передразнил Тумаркин, - "есть вещи"... - Что ты этим хочешь сказать?
- Что я хочу сказать?
- Ты хочешь сказать, что между вами - пропасть... Что она бедная девушка, а ты - богач! Будущий наследник тетки-миллионерши. Я знаю! Я, братец, все знаю!.. А если так.... - Тумаркин даже встал с места, - если так, то я тебе должен сказать откровенно, что ты - подлец!
Тирада эта произвела самый неожиданный эффект. Вместо того чтобы вскочить как ужаленному, вместо того чтобы вскипеть и оправдываться, Рабинович пригнулся к земле, выпрямился, снова пригнулся и, взявшись за бока, стал так оглушительно хохотать, что стены задрожали. Затем он свалился на кровать и, перекатываясь с боку на бок, хохотал чуть ли не до истерики, хохотал до тех пор, пока из соседней комнаты не прибежали перепуганные насмерть Сарра Шапиро и Бетти.
- Что случилось? В чем дело?
- Ваш квартирант рехнулся! - злобно крикнул Тумаркин и выбежал из комнаты.
С этого дня Тумаркин точно в воду канул.
- Провалился! - говорила Сарра. - Сквозь землю!
И никто, конечно, так не грустил по Тумаркину, как она. Он унес с собой одну из наиболее дорогих ей тайн.
Глава 27
ПЕРЕД ПАСХОЙ
Установилась предпасхальная погода. Несмотря на то что еврейская улица находится в городе, где далеко не каждый еврей может свободно переночевать, она приняла своеобразный предпраздничный вид.
Если присмотреться к замызганным домишкам, к оборванным евреям, к несчастным женщинам, к полуголым детишкам, если прислушаться к шуму и гомону, оглашающему весь квартал, - можно подумать, что находишься в самом сердце еврейской "черты оседлости", где не приходится иметь дело с полицией, где нет "старших дворников" и вопросов "правожительства".
И так же, как в черте оседлости, все здесь ожило, проснулось, высыпало на улицу. Все чистилось, готовилось, кишело, шумело и гудело. Канун пасхи! Евреи готовят встречу своему любимому весеннему празднику!
Еще большее оживление царит в "подрядах"14 - шум, гам, беготня, толкотня... каждому хочется успеть пораньше.
В доме Шапиро заговорили о маце сейчас же после пурим. Толковали о ней на все лады. Разговоры эти заинтересовали Рабиновича.
О том, что евреи на пасху готовят такое "блюдо", он знал давно.
Но ему хотелось узнать точнее, что это за "блюдо" и как его едят.
Еще одна деталь занимала его: он не раз слыхивал и даже читал где-то, что евреи примешивают в мацу христианскую кровь.
Рабинович не очень доверял этим слухам, но все же ему хотелось докопаться до их источника.
Спросить кого-либо из товарищей он постеснялся. А заговорить об этом с Давидом Шапиро было просто небезопасно. Он мог бы поднять невероятную бучу.
Как-то Рабинович прочел вслух за столом заметку в местной газетке о том, что убийство Володьки совершено евреями с ритуальной целью. Давид Шапиро вскочил с места, вырвал из рук Рабиновича газету и вышвырнул ее в окно.
- Ты с ума сошел? - возмутилась Сарра.
- Туда ей и дорога! - заявил Давид. - Зачем еврею читать эти подлые листки, где печатается подобная пакость?
На другой день Рабинович намеренно купил ту же газету и прочел ее тайком.
Смерть Володьки широко обсуждалась на страницах этого листка. И Рабинович догадывался, чьих рук это дело, понимал, что Володьку, несомненно, прикончил отчим. Все же он не мог понять, зачем понадобилось убийце так изуродовать и искромсать свою несчастную жертву. По свидетельству газетки, на теле убитого насчитывалось 49 колотых ран. Почему 49? Что за сакраментальное число?..
Вполне понятно поэтому, что вопрос о выпечке мацы заинтересовал Рабиновича. Он обратился к хозяйке.
- Я никогда не видел, как пекут мацу! - признался он.
