Собравшиеся промолчали, и мужик вдруг, нахлобучив шапку на голову, развернулся к воротам:
— Ай, да нет же тут никого.
— Есть! — не выдержал кто-то из собравшихся деревенских.
— А, так ты хозяин? — немедленно развернулся к нему гость и поклонился в пояс. — Тебя-то мне и надобно. Долг за тобой в пять алтын…
— Не я! — спохватившись, попятился деревенский. — Обознался.
— Обознался? — уточнил сват. И вдруг опять рванул к воротам: — Нет же никого!
— Здесь, здесь! — гурьбой остановили его спутники.
И тут на крыльцо дома наконец вышел Севар с неизменно лохматой бородой, но зато в опрятной косоворотке с шитым воротом, в кожаных штанах и высоких сапогах с шитым же голенищем:
— Что за гам такой у дома моего?! Ни заснуть, ни поработать доброму человеку не дадут!
— Уж прости, мил человек, скитальцев заблудших, — поклонился первый из гостей. — Ищем мы Севара Шорника, ладным товаром своим известного. Семь пар сапог истоптали, семь ладей хлеба сжевали, да не найти нам его никак, прям хоть домой с пустыми руками возвертайся.
— Коли так, то есть у меня для вас благая весть, — ответил хозяин. — Ни к чему вам боле сапоги топтать, ни к чему хлеб понапрасну изводить. Милостью Велеса великого, пришли вы к доброму порогу, нашли кого искали. Жена, поднеси гостю корец с медом хмельным, испить с дороги.
Хозяйка, тоже нарядно одетая, степенно выплыла из-за его спины, неся в руках ковш размером с хорошую братину — в такой полведра влезет, и еще место останется. Гость крякнул, повел плечами, словно перед рукопашной схваткой, отдал посох назад, принял ковш и поднес к губам. Послышались мерные глотки, по рыжей бороде потекли тонкие пенные струйки. На несколько минут над двором повисла мертвая тишина. Внезапно сват рывком оторвал от себя корец и перевернул. С острого носика скатились и упали на землю две сиротливые капельки.
Двор взорвался восхищенными криками — многие деревенские даже срывали и били оземь шапки.
— Так откель принес вас попутный ветер к моему порогу, гости дорогие? — поинтересовался шорник.
— Из дальней сторонушки. — Мужик отдал хозяйке корчагу, забрал посох и с силой стукнул им о землю. — Издалека мы сюда прибыли и, вестимо, не без дела.
— Просим милостиво, — опять поклонился хозяин. — Какова же ваша нужда?
— Прибыли мы сюда по делу по торговому, — пригладил голову гость.
— Да торговому человеку у нас завсегда рады, — развел руками шорник. — Есть у нас седла добротные деревянные и кожей шитые, с подпругой одной, двумя и тремя, как кому по душе более. Есть мясо парное да копченое, есть хомуты прочные да потники, цветами полевыми вышитые. В место вы хорошее прибыли, гости дорогие, место прибыльное. Дай вам Велес еще девяносто лет здоровия, вспоминать наш товар станете с радостью. И цену невысокую возьмем, и товар погрузить поможем. Что желаете, люди торговые? Седел али уздечек красных, али снеди в путь-дорогу?
— Слыхать, есть у вас другой продажный товарец, — улыбнулся мужик, — а у нас купец. Ваш товар, как мы слышали, дорогой, хороший и нележалый. А наш купец — богатый, хороший и неженатый.
— Купец богатый, хороший и неженатый — это разговор совсем другой получается, — понимающе развел руками Севар. — Неженатые молодые совсем другого завсегда хотят, это мы понимаем. Есть у нас товар, что и молодому неженатому по нраву придется… — Шорник сделал долгую паузу. — Ковер персидский есть. Мягкий, что трава лесная.
Среди деревенских кто-то прыснул в кулак.
— Ай, хорошая вещь — ковер персидский, — не моргнул глазом рыжий. — Пусть здрав будет тот, кто хранит редкостную вещь такую в доме своем, да будут здоровы дети его и внуки. Но купец у нас, опять же, редкостный. Купец тот — Версавий, сын Премысла Сосновского, соседа моего. И ковры обычные покупать ему как-то невместно.
Когда прозвучало имя Версавия, по рядам сельчан пронесся короткий вздох. Теперь исчезла даже малейшая неопределенность, и всем стало ясно: кого сватают и за кого взять хотят.
— Да, купец у вас редкостный, — признал Севар, покачав головой из стороны в сторону. — Такому ковры персидские и стекло цветное предлагать не по чину. Однако есть у нас тоже товар редкий, чудесный, каковой простому человеку и показать боязно.
