Хронактор вновь зашарил в грядущих веках, но на этот раз его единственной добычей оказалась уже знакомая Боре картонка с текстом на десяти языках:
«Объясните, пожалуйста, для каких конкретно целей вам требуются денежные знаки. Заранее благодарю. Аллен Яньцзяо Линьков, инспектор-смотритель 116-й зоны времени».
Клещов, хоть университетов не кончал, был похитрее Бори. После некоторого раздумья он ответил так:
«Для финансирования справедливой освободительной борьбы».
Следующая посылка из будущего состояла уже из двух предметов — брошюрки и записки следующего содержания:
«По вполне достоверным данным на вашем отрезке времени и в вашем регионе никакая справедливая освободительная борьба не ведется. Прошу извинения. Радж Трофимович Янг. Референт по истории нового времени».
Пока Клещов вникал в смысл послания, Боря начал вслух читать брошюрку, голосом акцентируя внимание на некоторых фразах. Из текста следовало, что деньги, как таковые, давно исчезли из употребления. Каждому землянину в момент рождения общество предоставляло безвозмездный кредит, которого вполне хватает на пропитание, одежду, развлечения, общественный транспорт (в том числе межпланетный), приобретение и содержание жилья, медицинское обслуживание (включая троекратную замену всех жизненно важных органов) и т. д. Доступ к остальным благам (дача в поясе астероидов, садовый участок на дне океана, личная космическая яхта, возможность коллекционирования произведений искусства, туризм и отдых в иных эпохах) — зависел только от качества и количества труда данного индивида.
Далее следовало описание весьма редкой болезни, известной как синдром Шейлока, или «корыстолюбие». Наиболее эффективным методом лечения, наряду с психотерапией и самовнушением, являлся медикаментозный. В тяжелых, осложненных случаях рекомендовалось хирургическое вмешательство.
Едва Боря прочел этот абзац, как Клещов вырвал у него брошюру и отшвырнул ее прочь. Еще в полете она начала разваливаться лохмотьями, и пола достигла лишь пригоршня пепла, из которого с легким стуком выкатилась пилюля, той же формы, что и первая, но черного цвета.
С хронактором также происходили удивительные превращения — вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее он начал уменьшаться в размерах и, достигнув величины спичечного коробка, исчез совершенно. Боря хотел обидеться, но потом передумал, согласившись с логикой потомков. Точно также в наше время поступают взрослые люди, отбирая рогатки и самопалы у несовершеннолетних шалопаев.
А Клещова, похоже, вообще уже ничего не интересовало. Он сидел в полнейшей прострации, уронив руки на колени и вперив в пространство остановившийся взгляд. Его состояние в этот момент мог понять лишь тот, кому хоть однажды довелось пережить крушение мечты, кого безжалостно сшибала с ног злая судьба, кому случалось в одночасье утратить цель и смысл жизни.
Боря между тем подобрал с пола черную пилюлю (что ни говори, а к своему шефуле он успел привязаться и желал ему только добра, особенно сейчас, когда сам был в полном порядке), обтер ее о штаны и вместе с кружкой воды подал Клещову. В другие времена тот от Бори и горелой спички не принял бы, но сейчас, когда рассудок его помутился, а сердце ныло особенно сильно, без возражений проглотил пилюлю, решив, очевидно, что это какое-то успокаивающее средство.
Никакой заметной реакции, конечно же, не последовало. Клещов по-прежнему подавленно молчал, в лице не изменился и даже позы не переменил. Избавился ли он от своей хоть и не заразной, но весьма прилипчивой болезни, или по-прежнему находился в ее власти — сказать было трудно. Да разве и возможно отличить на глаз матерого корыстолюбца от, скажем, нормального жмота. Тут нужен был эксперимент, и план его уже вызрел в обострившемся до невозможности Борином уме.
Он тихонечко удалился в спальню и спустя некоторое время позвал оттуда Клещова. Тот, все еще пребывая в трансе, послушно последовал на голос сообщника. Сцена, представшая перед ним, была из числа тех, что способна повергнуть в трепет самые заскорузлые души. Кровать Клещова была сдвинута с места, а тайник под ней разорен. В эмалированном тазу бесшумно и жарко пылал огонь, в который Боря щедро подкидывал все новые и новые купюры. Ситуация обязывала Клещова как-то высказаться — похвалить Борю или, наоборот, возмутиться, однако молчание затягивалось, и лишь временами с губ его срывались жалобные мычащие звуки.
