Охваченный внезапной яростью, Ковач вдруг схватил железнодорожника за ворот кителя и стал трясти так, что тот несколько раз ударился головой о стену. При этом он кричал ему в лицо:
— Ты называешь это случайностью, свинья? А то, что ты задержал на станции порожний товарный состав, чтобы на воздух взлетел скорый поезд, — тоже случайность? И здесь ты невиновен? Так, что ли?
Ковач продолжал трясти его, но тут Андьял неожиданно взвился, вскочил со стула и в отчаянии завопил:
— Да вы с ума сошли! Я задержал товарный состав, потому что скорый поезд шел с опозданием на три минуты. Вы можете это проверить. Если бы скорый стал ожидать, пока товарняк пройдет виадук, то добавилось бы еще пять минут опоздания. На всех железных дорогах мира в таких случаях право преимущественного проезда всегда получает международный скорый поезд. Я невиновен. Уберите же наконец эти прожекторы!
Энергичным движением Ковач вернул вскочившего начальника станции на место. Он не знал, как ему быть дальше, и беспомощно посмотрел на полковника. Андьял, завалившись, сидел на стуле; потоки горячего пота бежали по лицу, губы высохли от зноя прожекторов. Полковник коротко кивнул Ковачу. Обер-лейтенант без дальнейших пояснений понял значение кивка: допрос на износ! То есть обрабатывать до тех пор, пока человек окажется не в состоянии сопротивляться.
После более чем двенадцати часов напрасных попыток получить признание допрос был прерван "из-за полной неспособности давать показания", как было записано в протоколе. От жары и побоев Андьял потерял сознание! Ему дали лишь несколько часов на то, чтобы прийти в себя. Затем снова подвергли, как говорится в официальном сообщении следственной группы, усиленному перекрестному допросу. На этот раз он продолжался восемь часов, и опять до полного физического истощения. Признания Андьял так и не сделал. Каждый день и каждую ночь таскали его на допросы, все ужесточая их новыми мучениями. Его уже не спрашивали о подробностях покушения, а стремились лишь к одному: сломать его физически и морально, пока он наконец не признается во всем, что от него захотят услышать.
В это время произошло событие, на которое никто не обратил внимания, в том числе и в следственной группе, хотя оно привело к сенсационному повороту дела и весьма причудливому объяснению одного из самых загадочных преступлений в истории криминалистики.
25 сентября 1931 года, почти через две недели после катастрофы, в управление Венгерской государственной железной дороги поступило заявление от проживавшего в Вене владельца завода Сильвестера Матушки, в котором он требовал две с половиной тысячи пенге в качестве компенсации за материальный ущерб, причиненный ему в результате железнодорожной катастрофы.
Как принято в подобных случаях, железнодорожное управление предприняло действия по проверке обоснованности требования о возмещении ущерба. Для этого у него было заключено что-то вроде краткосрочного договора с одним будапештским частным детективом по имени Йозеф Хабли, бывшим полицейским служащим, который с грехом пополам кормился тем, что наблюдал за подозреваемыми в супружеской измене мужьями и женами.
Частный детектив Хабли по ходатайству следственной группы тайной государственной полиции немедленно получил задание навести справки. Как и прежде, считалось, что переживший катастрофу директор завода, который пошел затем молиться в церковь, никак не может быть преступником.
Йозеф Хабли даже не подозревал, какие сюрпризы ожидали его впереди. Он лишь хотел установить, действительно ли требовавший две с половиной тысячи пенге компенсации за причиненный ущерб директор завода Матушка ехал в потерпевшем крушение поезде. Если бы он нашел этому подтверждение, его задача была бы выполнена. Хабли сделал единственно возможное в данной ситуации: просмотрел составленные командами спасателей списки раненых во время крушения и нашел там запись, что директор завода Матушка получил помощь и зарегистрирован как легкораненый. Тем самым, казалось, подтверждалось, что он ехал в скором поезде № 10. Хабли мог бы этим и удовлетвориться. Но какое-то странное чувство, необъяснимое сомнение заставило его искать дальше. В списке раненых было также записано, что директор Матушка ехал в венском пассажирском вагоне. Тут Хабли удивился. Продолжительность поездки из Будапешта в Вену составляла свыше семи часов. Скорый поезд ехал ночью и имел в своем составе два спальных вагона. Не странно ли, что хорошо обеспеченный директор и владелец завода вместо удобного спального вагона воспользовался общим пассажирским вагоном?
