Звуки не были похожи на шум прибоя, плеск дождя или шорох нежных щупалец в глубине. Скорее, это была песня затерянного во времени голоса прихотливо закрученной раковины в потаенной пучине. Шипение и вздохи морских течений в трюмах затонувших кораблей, полных сокровищ. Свист ветра в пустых черепах, выброшенных на обожженный песок.
Но радио на пляжном коврике играло громче. Светлое, как женщина, сияние, изнемогая, медленно погрузилось в глубину. Оставалось всего несколько часов. В любую минуту он мог уйти. Если бы он вошел в воду. На минуту, только на минуту. Дымка тихо клубилась, чувствуя его лицо, его тело в воде, в глубине. Ощущая, как она его окутает, завладеет им, как они погрузятся на десять саженей в глубину, к неистовому, надоедливому вращению гладких лопастей, в тайную морскую пучину.
Она чувствовала тепло его тела и то, как вода растворит это тепло, а заиндевевший коралловый мозг, бриллиантовая пыль, соленая мгла выпьют горячее дыхание открытых губ.
Волны гнали эти зыбкие прихотливые мысли к отмели, теплой, как ванна, нагретой солнечными лучами.
Он не должен уехать. Если он уедет, то уже не вернется. Сейчас. Холодный коралловый мозг относило течением. Сейчас. Она звала его через горячий слой вязкого полуденного воздуха. Войди в воду.
— Сейчас, — говорила музыка.
Женщина в черном купальнике покрутила ручку настройки приемника.
— Внимание! — заорало радио. — Сегодня, сейчас. Вы можете купить новый автомобиль у…
— Боже! — Мужчина протянул руку и убавил звук. — Тебе обязательно нужно так громко?
— Я люблю, когда радио говорит громко, — сказала женщина в черном купальнике, глядя через плечо на море.
Было три часа. Небо залито солнцем. Покрывшись испариной, он поднялся.
— Я пошел купаться, — сказал он.
— Может быть, сначала принесешь мне горячую булочку? — попросила она.
— Может быть, подождешь, пока я искупаюсь?
— Пожалуйста, — она надула губы. — Сейчас.
— Не можешь потерпеть ни минуты?
— Нет. И принеси мне, пожалуйста, три.
— Три? Боже, вот так аппетит! — Он побежал в маленькое кафе.
Она подождала, пока он ушел, потом выключила радио и долго лежала, прислушиваясь. Ничего не услышала. Долго вглядывалась в поверхность моря, пока глаза не ослепли от уколов солнечных бликов.
Море успокоилось. Осталась только далекая сеточка мелкой ряби, бесконечно дробящая солнечный свет. Хмурясь, она снова и снова искоса поглядывала на воду.
Он прибежал из кафе.
— Черт, какой горячий песок, так и обжигает ноги. — Бросился на коврик. — Ешь булочки!
Она взяла три булочки и не спеша съела одну. Когда кончила, протянула ему две оставшиеся.
— Съешь их сам. У меня только глаза голодные.
Он молча проглотил булочки.
— В следующий раз, — сказал он, — не проси больше, чем можешь съесть. Чертовски разорительно.
— Вот, — она открыла термос. — Ты наверное, хочешь пить. Допей лимонад.
— Спасибо. — Он выпил. Затем вытер руки, сказал: — Ну, теперь я пойду окунусь, — и жадно посмотрел на сверкающее море.
— Вот еще что, — спохватилась она. — Купи мне бутылочку масла для загара. Я вся сгорела.
— Разве у тебя в сумочке больше нет?
— У меня кончилось.
— Могла бы попросить об этом, когда я бегал за булочками, — буркнул он. — Ну, хорошо.
Он снова убежал, неловко подпрыгивая. Когда он ушел, она достала из сумочки полупустой пузырек масла, открыла крышку и, вылив масло, присыпала это место песком. Поглядывая в сторону моря и улыбаясь.
Потом она встала, спустилась к воде и стояла, вглядываясь в мелкие, нестрашные волны.
«Ты не получишь его, — думала она. — Кем или чем бы ты не была, он мой, и ты не сможешь отобрать его у меня. Я не знаю, что происходит. В самом деле, и ничего не понимаю. Все, что я знаю — это то, что мы в семь вечера сядем в поезд. И завтра нас здесь не будет. Так что оставайся и жди сколько угодно, море, океан или кто ты там еще. Делай свои гадости, ты мне не соперница», — думала она. Подняла камень и бросила в воду.
— Вот тебе! — крикнула она.
Мужчина стоял сзади.
— Ой, — женщина отскочила.
— Эй, что ты вытворяешь? Что ты тут бормочешь?
— Я бормочу? — Она казалась удивленной. — Где масло для загара? Натри мне, пожалуйста, спину.
