Крестьянский сын - страница 83
Под такой разговор захотелось есть. Костя достал из сумки кусок хлеба, начал жевать — на него стали искоса поглядывать. Съел хлеб, обдёрнул на себе одежду и нарочито браво обратился к мужикам:
— Здравствуйте, дяденьки!
— Здоров, здоров, молодец! Кто таков будешь?
— А я Байков Константин. Отца моего нету среди вас?
— Кого? Какого ещё отца?
— Байкова Егора не знаете?
— Да он хоть где у тебя? Ты сам откуда?
Костя рассказал обстоятельно и с подробностями свою «сказку»: он, Костя Байков, сын коновала из Поречного. Старший брат, Андрей, отслужил ту войну, а потом добровольцем пошёл служить в белую армию. Теперь у Колчака. А недавно через село проезжали какие-то военные, у них лошади заболели. Несколько коней сразу. А отец-то, он не только коновалит, он и лечить умеет. Поправил тех коней и ушёл добровольно с той частью. Сказал — вернусь, как всех красных разобьём.
— А я тогда что же? — продолжал Костя, заметив, что рассказ его нравится. — Раз братка у Колчака, отец у Колчака — и я себе пойду служить, бить красных. Вот только хочу туда, где батя.
— Ах ты, дуй его горой, так-перетак! — восхищённо выругался тот, с хитрыми глазками. — Ну парень!
— А матка-то что ж, пустила тебя?
— Чо ему мамка! Сам, однако, с усам. Убёг небось?
— Убёг! — сознался Костя, весело и браво глядя на мужиков, чем ещё больше расположил их к себе.
— Ну, паря, молодец!
— Дак с нами оставайся!
— Чо — с нами? Ему в форменные военные охота. Мундир надо, верно, штоль? Хочет генералом! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!
Очень хочется Косте спросить: а вы кто такие? Но он продолжает:
— Я бы и остался. Дак батя нешто у вас?
Вокруг собираются ещё такие же мужики. Вновь пришедшим показывают Костю, объясняют, кто такой, смеются.
— Дяденьки, — опять спрашивает Костя, — а которые в мундирах, может, батя-то мой с ними?
— Эвон, увидал! Это ж пехота, а твой-то, говоришь, при конях. Какого же чёрта ему в пехоте состоять? Нету его тама.
— Братцы, а чего мы расталдыкиваем не жрамши. Однако живот подвело.
— Во-во, и главное дело, не пимши! Айда в дом. Пошли, паря, с нами.
У крыльца их встречает старуха. Настороженный, хмурый взгляд как бы пересчитывает, сколько их, незваных нахлебников.
И вот уже Костя вместе со всеми за столом. Булькает, наливаясь в мутные стаканы и глиняные кружки самогон, источает дразнящий дух горячая картошка в сметане. На загнетке, над горящими лучинками, шипит масло в раскалённой сковороде, с квакающим звуком плюхаются туда разбиваемые старухой яйца.
— Слышь, мать, — поднимается высокий, с раздвоенной губой молодой мужик. — А ты что одна копаешься здесь?
Старуха молчит, будто не к ней обращён вопрос.
— Молодая, говорю, тут была, как мы пришли, слышишь, что ли? Аль оглохла? Где она? Куды дела, ну?
Старуха молчит. Ногой, затянутой в добротный хромовый сапог, мужик с размаху пинает старуху и, длинно ругаясь, выходит из кухни. Остальные, будто ничего не случилось, продолжают свои разговоры. Сквозь гул этих разговоров Костя насторожённым ухом слышит, как во дворе заквохтали вспуганные куры, как хлопают дверцы сараев и сараюшек, как, скверно ругаясь, рыщет по двору высокий.
А за столом беседа, в которой каждый слушает только самого себя, разгорается всё жарче. Опустошаются и вновь наполняются стаканы и кружки. Сковорода, только что сиявшая на столе солнцеподобной яичницей, снова опустела, и лишь наиболее азартные едоки ещё тянутся с кусками хлеба вымакивать растёкшиеся по ней жёлтые лужицы.
Кто такие эти люди, яснее не стало. Костя уже подумывал, как бы самому начать похитрее выспрашивать, да услышал спор между двумя соседями по столу и заинтересовался.
— Да что ты мне тычешь — «капитан» да «капитан»! Нас… я, однако, на твоего капитана!
— Ты не сдурел, Агарок? — одёрнул его сидящий рядом мужик.
— Чего — сдурел! Раз мы дружина святого креста, так и должны быть дружина, а не капитану Токмакову ж… лизать!
— Эй, заткни хлебало, Агарок! — опять одёрнули его.
Но Агарок разошёлся и замолкать не собирался.
— Я, слышь, не набилизованный! — Стук по столу кулаком. — Я сам по себе пошёл красную сволочь стрелять, и никто мне не указ! А этот Токмаков, гад, по роже доставать вздумал. Видал? Конь ему мой не поглянулся, как прибран. Вы, говорит, мне приданная кавалерия, дак, мол, должны… А фиг, говорю, я тебе должен. Выкуси. Он тогда за кобур. Слышь ты, нет? За кобур схватился! Ладно, ребята подскочили, а то бы я ему показал кобур… — Агарок от злости протрезвел, говорил яростно и ясно.
