Объединение немецких сил не могло быть вызвано поражением при Сауле. Посланцы из Ливонии вместе с великим магистром Тевтонского ордена уже находились при папском дворе, когда пришло известие о страшном поражении, обескровившем орден Меча. Разгром при Сауле и гибель магистра меченосцев, возможно, лишь ускорили принятие решения о посылке военной помощи истощенным силам меченосцев и рижского епископа. Ведь победа литовцев поставила под вопрос само существование Ливонии. Недаром епископ рижский Николай, разногласия которого с орденом известны, обратился в папскую курию с просьбой спасти меченосцев. Епископ дерптский Герман и епископ Эзеля Генрих также опасались набегов со стороны литовцев и русских в Эстонии. Потому и они взывали к курии о разрешении объединения меченосцев с тевтонским орденом. Все три епископа попросту боялись потерять свои владения. И. Штерне отмечает: «Это не была любовь или уважение к меченосцам и их бравурной политике навязывания своего господства в Ливонии — правители края (епископы) четко сознавали, что без постоянной военной силы на покоренном или еще завоевываемом побережье Балтийского моря немецкое господство не могло бы удержаться»[135].
В мае 1237 года папа Григорий IX объявил о присоединении ордена меченосцев к Тевтонскому ордену. В пространном послании папа подчеркивал, что все, что Апостольский престол повелел и или повелит в будущем для свободы церквей и новообращенных или для состояния дел в крае, орден должен выполнить. Грамота отмечает также, что Ливония принадлежит Апостольскому престолу и не должна подчиняться никакой другой власти. Права, которые папа даровал ордену до объединения, были оставлены в силе[136].
Итак, вслед за Полоцкой конфедерацией, ушел в небытие и орден меченосцев — второй главный участник драматических событий и кровопролитных войн в Прибалтийском крае в начале XIII века. Ушел, оставив лучших своих братьев на поле битвы при Сауле. На его место пришел объединенный Тевтонский орден, которому надлежало не только сохранить власть немцев в Ливонии, но продолжить начатое братьями меча.
Это было тяжелой задачей. Несмотря на видимое усиление, непобедимая «военная машина» крестоносцев получила при Сауле непоправимый надлом. Задуманное в годы «стратегического поворота на юг» как победоносное территориальное воссоединение, объединение превратилось в операцию по спасению ордена в Ливонии. Экспансия была практически остановлена. Если за тридцать лет войны епископу Альберту и братьям Меча удалось покорить большую часть Прибалтики (к моменту рокового 1236 года в их руках была Ливония, Латгалия, Эстония, часть Селии, Земгалия и Курземе), то последующее столетие успехи их преемников были куда более скромными. С большим трудом давалась каждая пядь новых ленных владений, а на уже покоренных территориях все оставшиеся десятилетия XIII века не утихают восстания. И уж тем более поражение 1236 года положило конец любым планам переноса экспансии на западные русские земли, которые явно лелеялись и папской курией, и самими правителями Ливонии в начале 30-х годов. Отголосок звона литовских мечей у Сауле, несомненно, прозвучал через шесть лет на Чудском озере, когда против новгородско-суздальской рати Александра Невского выступил лишь полк Дерптского епископа, усиленный небольшим количеством братьев, и ополчение эстов. Нет у истории сослагательного наклонения, но кто знает, как бы завершилось Ледовое побоище, выйди на него магистр Фольквин с братьями-меченосцами и множеством пилигримов, что остались лежать в болотах Саульской земли?
Но не для орденских братьев и не для русских князей имела главное значение великая балтийская битва. А прежде всего для самих литовцев. Они отстояли независимость страны, остановив у своих границ военную машину, не знавшую столь крупных поражений от язычников. Даже получивший несоизмеримо большие возможности, объединенный Тевтонский орден за весь XIII век больше так и не решился на военную экспедицию в глубь Литвы, подобную той, что привела магистра Фольквина в болота под Шяуляем. Все последующие годы только времена смут и усобиц в Литве становились для братьев-рыцарей прелюдией к попыткам военной экспансии на ее землях. И даже тогда магистры предпочитали подкреплять свои действия дипломатией, играя на противоречиях враждующих сторон.
