Освальд восхищенно прицокнул:
— Ай, да девка! Бедняга Вольфганг знал толк в женщинах, даром что мальчишка совсем. Слушай, а правду молвят, будто она от княжича Земовита сбежала.
— Ну, сбежала…
Глаза добжиньского рыцаря плотоядно блеснули. Усы встопорщились.
— Здорово! Клянусь своими шпорами, покусает еще мазовецкая семейка локти. Это ж какой позор для старика Конрада и всей его родни будет, когда я с Ядвигой… Х-ха!
Вот так так! Кажется, месть в любом из ее проявлений давно стала навязчивой идеей этого злопамятного пана. В свое время он ведь и Аделаиду сцапал, лишь бы досадить своим тевтонско-мазовецко-куявским недругам. Переспать с несостоявшейся пассией сына Конрада Мазовецкого для Освальда — тоже часть возмездия. Причем добжинец и не думал скрывать своих намерений.
— А ты сам не желал бы разделить с Ядвижкой ложе, а?
Поляк весело подмигнул. Бурцев даже не улыбнулся в ответ. Не смешно. Он уже один раз разделил… Хватит, на всю жизнь наделился.
— Э-э-э, да ты, я смотрю, совсем смурной, Вацлав. Не кручинься, Бог даст — найдем и твою Агделайду. И можешь быть спокоен — я между вами больше не встану. Истинный крест! Зачем мне, с этакой-то кульмской красоткой!
Освальд пришпорил коня, погнал по глубокому снегу наперерез девушке. Лихо скакал — дерзко — почти не держась за повод. Красавец, ничего не скажешь! Благородная осанка. Окольчуженная грудь — колесом. Подбородок — выше крыши. Распушенные усы веером. Пена из пасти вздернутого на дыбы коняги — пузырями. Освальд что-то проговорил. Ядвига прыснула. Да, любезничать с дамами польские вояки умеют.
Звонкий смех девушки Бурцев слушал с тяжелым сердцем. Аделаида — вот что было в том сердце. Уж он бы тоже вволю погарцевал сейчас вокруг дочери Лешко Белого. Да только кто ж теперь позволит!
— Жалко девка теряться? — сзади тихонько подъехал Сыма Цзян. — Грустно такой девка упускаться?
Всем своим понурым видом бывший советник Кхайду-хана выражал сочувствие.
— Дурасек ты, Сема! — передразнил китайца Бурцев.
Не о той, совсем не о той наезднице, что флиртует с добжиньцем, думал он сейчас.
— Это твоя дурасек, — беззлобно огрызнулся желтолицый старик. — Ядавига — хороший девка! Красивый, рыжий девка! Женихаться надо, Васлав. Имей твоя два жена — Ядавига и Адалайда, и не будь грустной. Такой дела не плохо, такой дела хорошо. Можно три жена, можно четыре, можно десять. Только помещайся в дом или юрта. Сразу забывайся вся беда.
Бурцев сплюнул. Ему теперь и сотня любвеобильных красавиц не заменит Аделаиду. Восточные рецепты тут не годятся.
— Ай-ай-ай, Васлав, твоя себя погубит!
— Слышь, отвали, а, отец? Без тебя тошно.
Сыма Цзян понял. Сыма Цзян не обиделся. Сыма Цзян отвалил.
Под вечер — перед самой ночевкой — Ядвига Кульмская вновь подъехала к задумчивому Бурцеву. Как бы невзначай — чтобы Освальд не заметил — тронула стременем стремя:
— Вацлав, умоляю, не говори пану Освальду ничего.
— Чего не говорить-то? — Он не сразу и сообразил, о чем речь.
— Ну, что мы с тобой… И что я с другими… Пан Освальд… ну… он… не знает… И он…
Странное, совсем не свойственное Ядвиге смущение отразилось на покрасневшем лице. Стесняется?
Ну и ну!
— Хочет сделать тебя дамой сердца, что ли?
— Он только что предложил мне руку и сердце. А я, в общем-то, не против. Пан Освальд по нраву мне пришелся.
Ого! Бурцеву стало даже немного веселей. Тут уже не только месть замешана. Тут, блин, взаимной любовью попахивает. Большой и чистой. Похоже, бывшая пассия Земовита окончательно охмурила добжиньца. Или это просто кратковременная безбашенная страсть? Хотя какая разница. В любом случае не ему топтать чужие чувства.
