Крестьяне посмотрели на старосту. Староста посмотрел в небо. Небо равнодушно смотрело на всех.
— Ты кто? — спросил староста человека, уловив момент, когда тот заткнулся, чтобы набрать в легкие воздух.
Человек, не обратив на этот вопрос внимания, продолжил орать. И орал еще какое-то время, пока, судя по всему, не высказал миру все, что о нем думал.
Староста погоста, был человеком мудрым, много повидавшим, да и просто образованным. В выкрикиваемых звуках, уловил знакомые слова…
— Католик, — уверенно сказал он. — Католик, это други. Молитва это у них такая есть. Как наша «Богородицо, дева радуйся». Только на староримском, сиречь — латыни. Ну, если католик — значит не поганый. Успокойтесь, не ордынец он.
До татаро-монгольского ига оставалось еще почти тридцать пять лет. Но об орде, уже ходили нехорошие слухи. Где-то далеко на востоке, силу они великую, говорят, набирают. Да и вообще, некоторые кочевники, часто отрядами, а иногда и целыми племенами бродили по Руси. Изредка доходя даже до Новгородских владений. Темучжин-хан к ним никакого отношения не имеет, да и не половцы они. Просто залетные кочевники. Дикие.
Крестоносцев же новгородцы не боялись. Шведское войско вторгнется на Русь через сорок лет, а пока, ни о какой межгосударственной напряженности и речи нет.
Селяне слегка успокоились. Но все равно удивленно рассматривали пушистого человека и вполголоса переговаривались. Нельзя мешать молитве, пусть даже такой чудной.
— Ты это… Федотка. Сгоняй шустро до бабы Фроси, возьми у нее портки какие, рубаху… Лапти там. Не гоже, взрослому человеку голым задом светить, аки мальцу какому. Давай бегом.
— Правильно, староста, правильно… Разбазаривай общинное имущество…
— А ну, цыц!
— Че он голосит, как оглашенный?
— Может юродивый?
— Да без штанов потому и орет. Штаны у бога просит.
— Дык ему ж щас принесут.
— Видать выпросил ужо…
— Не, просто принято у них так… Собираются на площади, и давай хором орати… Думают, боженька их так скорее услышит.
— Ой, а может и нам так попробовать? А то, вишь, коса сломалась, корова заболела… Я молюсь-молюсь, не помогает.
— Точно, из-за них, корова твоя все еще и не выздоровела. Господь, небось, уши затыкает, когда они вместе вот так молятся…
— Да не так все…
— Как не так, когда вот он? Вишь заливается… Не спроста ведь.
— А почему не понятно ничего?
— Дык сказали тебе — ладынь энто. Язык древний. На нем в раю разговаривают.
— Так я шо, када помру — придется новый язык учить? Вернее — древний?
— Тебе не придется. Ты вон, Дашку обрюхатил, и не сознаешься. За такое одна дорога — в пекло.
— Не я то был! Не я! Ну, скорее всего… Она сама, наверное.
— Да тьфу на тебя, скажешь тоже…
— Много нас у нее было. По очереди, че уставились? Че эт сразу я то?
— А кто? У тебя детей вон, осемнадцать штук. Видно плодовитый. На кого ж еще думать? На Алешку шоль? Так у него и усы еще не выросли…
— Зато елда выросла…
— Тихо… Замолк он вроде.
Константин закончил песнопение и открыл глаза. Буковки-циферки никуда не исчезли. Даже еще хуже стало. У сарая толпились десятка два бородатых крепких мужиков, по виду пизаны. Но такие пизаны, упитанные, уверенные, толстенькие. Видно, распустил их местный барон, жалеет. Вон, как нагло на благородного рыцаря глазеют. Вот, щас встану, подумал Полбу, и отвешу каждому из них по лбу. По лбам. Над которыми снова циферки-буковки болтаются… Пресвятая дева, что со мной? Почему не помогла, не стерла это… это… наваждение???
— Ты. Есть… Почему. — На ломанном гальском спросил самый большой и самый бородатый пизанин. — Что. Где. Когда. Почем.
— Во наш староста шпарит, во дает!!! — возбужденно загалдели селяне. — Грааамотный!
— Еще бы, он даже грамоты берестяные умеет составлять!
— Потому и староста…
— Староста, а чего он такой лохматый?
— Щас выясню, — староста приободрился, увидев, что страх голого человека сменился озадаченностью. — Ты. Мы. Верх. Будешь. Зачем?
Полбу почесал пушистый затылок. Что этот седобородый, но мощный пизанин от него хочет? Смысл вопросов ускользал от рыцаря. Что не мудрено. Думаю, ели бы мы с вами не знали перевода, тоже бы ничего не поняли.
