— Благословляю на дела добрые и жизнь по-божески, — перекрестил троих вошедших мужичков епископ. — А где гость-то?
— На дворе мнется, зайти боится.
— А чего боится? Били?
— Да как можно, юродивого немца-то!
— Отколь думаете, что немец?
— Да лопочет чего-то, бубнит, гудит, будто немой, безъязыкий. Немец и есть.
— Боромир, ты же говорил на латыни он разговаривает?
— Да я чего? Я ихнее бормотание не разумею. Так, попадались по молодости… кхммм… Неважно.
— Ну ладно, — хлопнул в ладоши посадник. — Го посмотрим.
— Чего посмотрим? — спросил Боромир.
— А, да не обращай внимания, — махнул рукой епископ. — Вечно этот… ммм… раб божий какие-то словечки вставляет. И где берет-то, где нахватался…
— Не придирайтесь. Пойдемте Прибывшего смотреть.
И трое друзей вышли. А четвертый, так и не проронивший за все время ни слова, остался. Посидел минутку, сгрыз пряник, запил ядреным квасом, уменьшился до размеров мышки и спрятался за веник.
Константин за недалекую дорогу от сарая до дома старосты три раза отдыхал и десяток раз падал. Тело, будто чужое. Ноги заплетались, несильный ветерок сдувал на обочину, перешагнуть валяющуюся ветку — уже половина подвига.
В широком дворе явно чересчур зажиточного пейзана непреодолимой преградой стала лестница в четыре ступеньки, ведущая на крыльцо. Трое бородачей, видно, хотели помочь, а то и понести несчастного, но рыцарская честь не позволила Полбу принять помощь грязных пейзан. Хотя… Не таких уж и грязных. Почище большинства ноблесов будут, с удивлением и внезапной досадой отметил про себя барон. Но тут же поправился, телесно они может и чище, но ведь главное — чистота духовная, внутренняя. И тут с рыцарем-крестоносцем, воином Господним, не им тягаться. Даже и сравнивать смешно. За такое сравнение и по лбу можно. Даже нужно. Но не себе же…
Эх, найти бы местного барона да преломить копье… Только, вот незадача, копья нет, доспехов нет, коня нет… Правильной координации движений и той нет. Вот и стоял Константин, переминался с ноги на ногу, цеплялся за перильца, а даже на первую ступеньку залезть не мог. От ярости и гнева на самого себя Полбу начало трясти. Крупную, бившую тело барона дрожь любой, не знавший бесстрашного рыцаря, легко мог принять за проявление панического ужаса.
Но Полбу — очень настойчивый рыцарь, привыкший превозмогать. И когда на крыльцо вышли трое приведших его мужичков, а за ними еще трое незнакомцев, Константин на карачках уже долез до третьей ступени. Белая полосочка почти полностью опустела, в голове рыцаря шумело, перед глазами все плыло. Но он не был намерен останавливаться на достигнутом. «Вот перелезу четвертую ступень, там уже и умру, — пообещал себе барон. — Не раньше».
— О, когда ты говорил, что волосат он изрядно, я по-другому это представлял, — прогудело сверху.
Константин поднял голову.
Тот самый седобородый, который, как догадался умный рыцарь, командует местными пейзанами. Второй — явно человек благородный, сразу понятно по одежде, выражению лица и горделивой позе. И самое главное — священник. Черная ряса, на груди огромное распятье. Золотое. Видно, тот самый епископ. Пригляделся к распятью. Застонал. Еретический епископ. Отступнический. Греческий. Из тех, что Папу не чтят, на картинки молятся и убивать во славу Христову не велят. Ну что за невезение?
Над головой священника сияет огромный желтый нимб. А над нимбом полуметровый столб. Палка с точкой.
Ладно, пусть будет хоть еретический, Константину с ним детей не крестить… Может подскажет, как ближайший костел найти. Но сейчас… главное… последняя… ступень… Не из тех… людей… сэр рыцарь Серебряной Шпоры… что… сдаются… на полпути… есть. Есть. ЕСТЬ!
В глазах резко потемнело, рука непроизвольно дернулась и кончиком пальца задела рясу священника. В ушах раздался торжественный гул фанфар, сквозь темноту в глазах побежали буковки, пролетели миллионы искр, соткавшиеся в ненавистно-арабскую цифру «2».
Слабость ушла мгновенно. В голове прояснилось. И Полбу даже смог встать. Как этот епископ такое сделал? Еретик, а лечит даже случайным прикосновением… Не может быть!
