К концу нашей печальной трапезы это стало невыносимо, и я подняла-таки взгляд и посмотрела сестре Винифред в глаза — они были влажны от слез.
— Ах, сестра Джоанна, что с вами случилось? — прошептала она.
Мой горький ответ прозвучал прежде, чем я успела себя остановить:
— Очень многое.
Сестра Кристина подалась ко мне.
— Расскажите нам, — взволнованно предложила она. — Пожалуйста, расскажите все.
Я покачала головой:
— Нет.
— Но вы нуждаетесь в поддержке, а мы ваши ближайшие друзья, — настаивала она. — Почему вы не хотите поведать нам о том, что случилось с вами в Тауэре?
Я закрыла глаза.
— Извините, — сказала я. — Не могу.
Той ночью меня до самого рассвета мучили кошмары. Во сне я искала детей Вестерли, и грудь моя вздымалась от душивших меня рыданий. Но потом я вдруг оказывалась в лесной чаще вместе с покойной Маргарет. Мы бежали со всех ног, спасаясь от демона, который хотел нас сожрать. Но каждый раз, когда мы уже думали, что сумели спрятаться, он снова находил нас.
Тут раздался визг, я проснулась и некоторое время не могла понять, во сне это было или наяву. Но потом визг повторился: такой пугающий, такой отчаянный, что я открыла глаза и поняла: мне это не снится. Он доносился в нашу комнату со двора сквозь высокое оконце.
— Что это? — простонала сестра Винифред, садясь на своей постели рядом со мной.
— Не знаю, — спросонья хрипло ответила я.
— Это свинью режут, — сказала сестра Кристина.
Голос ее звучал отчетливо, словно она проснулась уже давно. Сестра Кристина не села, она лежала ничком на своем тюфяке у противоположной стены. В сероватой темноте я едва различала ее профиль. Совсем скоро уже рассветет.
— Свинью? — переспросила я.
— Ну да, ее убивают ради моего отца, чтобы он мог предаться чревоугодию сегодня на пиру.
Душераздирающий визг повторился, а потом наступила тишина. Затаив дыхание, я неподвижно лежала на тюфяке и ждала, что вот-вот последует продолжение, но так ничего и не услышала. Видимо, свинье перерезали горло.
Я сидела в зале капитула между братом Эдмундом и сестрой Винифред, на коленях у меня лежала виуэла. Мы ждали прибытия лорда и леди Честер. По причинам, о которых я не осмеливалась спросить, поминальный пир должен был начаться на час позже нашей обычной дневной трапезы, а обедали мы в одиннадцать часов. Возможно, гости сами так захотели. А может быть, время передвинули, чтобы успеть приготовить многочисленные блюда. Все утро запах жареного мяса витал в коридорах: он был такой густой, что преследовал нас повсюду. Помимо свинины — поросенок, заколотый этим утром, крутился на вертеле в кухне — в его мертвых глазах застыл ужас, — предполагалось и еще кое-что: оленина, ростбиф, жаворонки, кролик и каплун. Все это было настолько чуждым для нашего монастыря, что не могло не вызывать недовольства. Проходя по южному коридору мимо сестры Рейчел, я увидела, как она прижала к носу тряпицу, в глазах ее кипела ярость. Она убрала тряпицу, чтобы пробормотать: «Скверна», а потом снова зажала нос и рот.
Теперь сестра Рейчел сидела рядом с остальными монахинями, скрывая негодование под маской непроницаемости, застывшей на ее болезненно бледном лице. Все места на каменных скамьях вдоль трех стен были заняты. Сестра Кристина тоже сидела с нами, а не во главе стола рядом с родителями. Уж не знаю, сама ли она об этом попросила, или настоятельница так решила. Ее сцепленные в замок руки лежали на коленях, и я понимала, что моя подруга целиком погрузилась в молитву.
Меня и других музыкантов поместили отдельно. Мы сидели на узеньких табуретках сбоку от длинного головного стола. Я ближе всех к нему, затем — брат Эдмунд и сестра Винифред. Я чувствовала, как дует нам в спины сквозь трещины в разделенных переплетами окнах.
За головным столом пока сидели всего два человека: настоятельница Джоан и брат Ричард. Они расположились далеко друг от друга, а между ними стояло два пустых стула. Брат Филипп отсутствовал. На первой мессе Дня всех усопших верных он сказал несколько страстных слов о чистилище. Но потом добавил, что не сможет принять участие в застолье. Брат Филипп был единственным, кто осмелился отказаться.
