— Мы здесь, сестра Джоанна! — Маленькие Вестерли появились передо мной, словно призраки, возникшие прямо из кустов.
Я подняла корзинку с едой. Первым до меня добежал Гарольд — крепкий, коренастый мальчуган лет шести. Потом появилась самая младшая — проказница Марта. Ей было не больше четырех, и в руках она сжимала куклу. Последней к нам присоединилась девятилетняя Этель. Ее лицо омрачала вполне понятная грусть: девочка была достаточно взрослой, чтобы предвидеть, что вскоре их жизнь изменится к худшему.
Ребятишки с жадностью набросились на еду, а я тем временем разглядывала их: сегодня они были более чумазыми и растрепанными, чем обычно. Из спутанных волос Марты даже торчала веточка.
— Этель, когда вы в последний раз были дома? — спросила я.
Я подозревала, что ночуют они в одном из монастырских зданий неподалеку, чтобы быть поближе к матери. Спать на улице ребятишки не могли — было слишком холодно. И потом, вспомнила я, прошлой ночью шел дождь, а одежда на них была сухой.
Этель, как раз засовывавшая в рот громадный кусок хлеба, лишь пожала плечами.
— Вот что, мои дорогие, — заявила я. — Так дело не пойдет. Вы должны ночевать вместе с отцом.
— Но его никогда не бывает дома, сестра, — тоненьким голоском сказал Гарольд.
Я вопросительно посмотрела на Этель.
— Папа снова уехал в Лондон, — пробормотала она. — Он говорит, что в Дартфорде для старьевщика совсем нет работы.
Я села на пенек, посадила себе на колени Марту и попыталась вытащить веточку из ее волос. Девочка мужественно терпела, хотя я чувствовала, что ей больно. Одной рукой малышка сжимала тряпичную куклу, а другой гладила грубую ткань моего хабита. Когда мне удалось наконец вытащить веточку, она повернулась, посмотрела на меня и спросила своим звонким голоском:
— А ты выйдешь замуж за папу, когда наша мама умрет?
— Да-да! Пожалуйста! — захлопал в ладоши Гарольд. — Мы хотели тебя попросить, Джоанна! Мы так любим тебя! Пожалуйста, стань нашей новой мамой!
Я ласково погладила Марту по плечику.
— Нет, дети, — произнесла я как можно более мягко. — Вы знаете, что я всегда буду вам помогать, но замуж я выйти никак не могу. Я ведь послушница и должна жить здесь, в Дартфорде.
— Я же говорила вам, что сестра Джоанна не согласится, — сказала Этель. Но по тому, как предательски задрожала у старшей девочки нижняя губа, я поняла, что и она в душе тоже надеялась на это.
— Наш папа очень добрый, — не сдавался Гарольд.
— Я не сомневаюсь, что ваш отец — прекрасный человек, но я никогда не буду ничьей матерью или женой, — ответила я.
Этель, прищурившись, посмотрела на меня и поинтересовалась:
— А когда монастырь закроют?
Даже ребятишки не верили, что у Дартфорда есть будущее. Это потрясло меня. Случалось, что за работой или за молитвой я забывала об угрозе, нависшей над монастырями. Мне, как никому другому, было известно, насколько велика опасность. Но, следуя проторенным путем послушниц и монахинь, моих предшественниц, которые несколько веков жили и умирали по правилам, учрежденным святым Бенедиктом, я не могла себе представить, что однажды все закончится. Однако сейчас я вдруг почувствовала, как мною овладевает паника. Бездушная армия Кромвеля наступала с каждым днем.
— Ешьте, мои хорошие, — сказала я детям. — Мне потом нужно отнести корзинку обратно.
Когда они закончили обедать, я по очереди обняла всех троих, чтобы смягчить горечь отказа. Этель была в моих руках как колючая веточка.
В монастыре стояла тишина. Каждый занимался тем, что было ему поручено. Почти все дела — от ухода за садом до выпечки хлеба, от пивоварения до изучения латыни — в Дартфорде выполняли от полудня до пяти часов. Все ждали, что теперь работы прибавится. Покойная настоятельница Элизабет содержала Дартфорд в образцовом порядке, но ее преемница, похоже, задалась целью сделать наш монастырь лучшим в Англии. Сестры, которые учительствовали, не освобождались от физического труда. По традиции местные девочки из хороших семей посещали днем занятия в нашем монастыре. Правда, теперь их осталось только восемь, то есть в три раза меньше, чем раньше.
