— Займите свое место рядом с сестрой Кристиной, — оборвала меня она.
— Но мне необходимо срочно сообщить вам…
— Молчать! — Громкий голос настоятельницы гулким эхом отдался от стен.
Я села рядом с сестрой Кристиной. Она увидела тряпичную куклу, которую я все еще держала в руках, и недоуменно покачала головой, словно я была не в себе, как и сестра Винифред.
Настоятельница сделала движение рукой в сторону сестры Элеоноры.
— Вы можете начинать, — сказала она.
Сестра Элеонора принялась зачитывать список нарушений, совершенных в монастыре. Одна сестра была замечена в том, что улыбалась на полуночной службе: она явно думала о чем-то постороннем, когда должна была петь псалмы. Другая сестра проспала ночную службу, третья пренебрегала своими обязанностями по уборке, проводя больше времени за учебой. Наказание назначалось настоятельницей и смиренно принималось нарушительницами.
Все это казалось мне каким-то нереальным. Я знала, что жизнь в нашем монастыре покоится на правилах, созданных много веков назад мужчинами и женщинами, гораздо более благочестивыми и мудрыми, чем я. И любая обитель всегда держалась на строгом соблюдении этих правил. Но мы жили во времена, когда это одно не могло спасти нас от уничтожения. Неужели никто, кроме меня, не понимал этого?
Сестра Элеонора многозначительно откашлялась.
— А теперь, — сказала она, — я перехожу к делу сестры Джоанны.
Я подошла к настоятельнице и опустилась перед ней на колени на каменный пол. Никто никогда не делал этого при вынесении наказаний на капитуле. Я услышала вокруг недоуменный ропот.
— Умоляю вас, настоятельница, позвольте мне сказать, — проговорила я. — После этого я выслушаю сестру Элеонору и с радостью приму любое наказание за все те прегрешения, которые совершила против правил ордена.
— Ну, хорошо, говорите, — неохотно позволила она.
Но теперь я не знала, с чего начать.
— Я очень люблю Дартфордский монастырь, — наконец выпалила я. Настоятельница и сестра Элеонора испуганно переглянулись, а я продолжила: — Я знаю, что совершала здесь грехи, большие и малые. И не заслуживаю вашего прощения. Я не заслуживаю прощения Господа. Но это место, наш монастырь, — святилище света во тьме, храм красоты и чистоты. — Голос у меня сорвался; я усилием воли заставила себя говорить ровно. — Я так хочу служить вам, настоятельница, быть вашей смиренной слугой, защищать Дартфорд от всех наших врагов. — (Взгляд настоятельницы стал менее настороженным. Правда, совсем чуть-чуть.) — Сегодня я узнала кое-что. Может быть, эта малозначащая деталь и не имеет никакого значения. Однако не исключено, что все-таки имеет. Это касается детей Вестерли, тех самых несчастных детей, против которых я совершила грех, не сумев утешить их в час смерти матери. Я знала кое-что о них и теперь понимаю, что должна была сказать вам об этом раньше, но не решилась. Я говорю о том, что дети могли свободно и без труда днем и ночью перемещаться по монастырю. Если бы речь не шла о невинных чадах, то можно было бы сказать, что они делали это с дьявольской ловкостью. Как-то ночью я обнаружила ребятишек в лазарете — и понятия не имею, как они сумели незамеченными пробраться туда.
Сестра Элеонора занервничала. Я чувствовала: никто не понимает, к чему я рассказываю все это.
Но отступать было поздно.
— Я считаю, что дети не выходили за ворота Дартфорда, когда умерла их мать. Я думаю, они прятались где-то по меньшей мере целый день. И в ночь, когда был убит лорд Честер, они, возможно, в какой-то момент находились на галерее. Дети могли видеть или слышать что-то… или кого-то.
— Почему вы так считаете? — спросила настоятельница.
Я показала куклу и объяснила, что ее обнаружили в день убийства рядом с гостевой комнатой, тогда как накануне вечером коридоры были тщательно убраны.
— Если я найду детей Вестерли, то смогу выяснить у них, что произошло на самом деле, — заключила я. — Мне они скажут правду, я уверена. А то, что я узнаю, поможет снять подозрения с брата Эдмунда.
Настоятельница отрицательно покачала головой.
— Не стоит вмешиваться не в свое дело, — возразила она. — Коронерское жюри уже вынесло решение. Как это ни трудно для нас, мы должны принять его.
