И тут солнце наконец пробилось сквозь тучи, осветив Смитфилд. И в ярком свете его лучей на голове приговоренной блеснула рыжевато-золотистая прядь.
И теперь я узнала мою бедную Маргарет.
Она подошла поближе, и толпа заревела: «Изменница!», «Шлюха!», «Папистка!». Я схватилась за ограду и пролезла вперед, встала перед людьми, которые кричали на нее. Какой-то человек ударил меня, но я почти не почувствовала боли. Оглянулась: Джеффри Сковилла поглотила толпа.
Я опустилась на колени в грязь, просунула голову в просвет в ограде и отчаянно закричала:
— Маргарет! Маргарет! Маргарет!
Она приближалась, прихрамывая, и я увидела, что ее глаза полуоткрыты. Я так громко выкрикивала ее имя, что мне казалось: горло вот-вот разорвется. Маргарет моргнула и перевела взгляд в мою сторону.
Какая-то искорка вспыхнула в глазах моей бедной кузины, и она двинулась ко мне.
Люди, сгрудившиеся вокруг меня, одобрительно взревели. Теперь они могли получше разглядеть приговоренную. Двое солдат догнали ее. Еще мгновение — и они вернут ее на прежнюю тропу.
Маргарет смотрела прямо на меня. Я видела, что ее губы шевелятся, но слов разобрать не могла.
Я вытащила из кармана четки, выпростала руку сквозь прутья ограды и бросила их сестренке. Они упали в грязь перед ее ногами. Бедняжка нагнулась, чтобы поднять четки, и в этот момент какая-то старуха перевесилась через ограду и плюнула в Маргарет. Плевок угодил на левую грудь.
— Чтоб тебе вечно гореть в огне, папистская шлюха! — проорала старуха.
Солдаты схватили Маргарет. Один из них крикнул что-то старой карге. Они заметили только плевок. Я увидела, как Маргарет схватила четки с крохотным крестиком, зажала их в кулаке и прижала к себе.
Солдаты повели ее дальше, она повернула голову через плечо и увидела, как я машу ей и рыдаю.
— Джоанна! — воскликнула моя кузина. Солдаты увели ее.
Затем толпу призвали к тишине, и крики и гул смолкли. Седобородый судебный пристав долго зачитывал приговор, но я слышала только отдельные фразы: «Виновна в государственной измене… подстрекала к бунту… заговор с целью развязать войну… по повелению его величества». Едва лишь пристав закончил читать и опустил свиток, как солдаты тут же схватили Маргарет.
Я поднялась на ноги, но вздрогнула, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Это был Джеффри Сковилл. Он снова нашел меня.
Мы оба смотрели, как солдаты подняли Маргарет на бочку и привязали к столбу в двух местах: выше груди и на талии. Другие солдаты тем временем подгребали к ее ногам хворост. Кузина была слишком далеко от меня, и я не могла ясно видеть ее лицо, но мне казалось, что ее губы двигаются в молитве. Я надеялась, что четки по-прежнему в руке Маргарет.
— А-а-а-а! — в один голос выдохнула толпа. Секунду спустя я поняла почему: какой-то невысокий человек побежал к месту казни с горящим факелом в руке. Он поклонился солдатам, стоящим полукругом у столба, а потом запалил ветки вокруг бочки.
— Помилосердствуй, Господи, помилосердствуй, Господи, — прошептала я и начала читать доминиканскую молитву во избавление от страданий, ту, которую и собиралась прочесть в минуту ее смерти. По крайней мере, мне удалось совершить задуманное.
Толпа снова заволновалась:
— Кто это такой?
— Что он хочет?
Я повернулась в ту сторону, откуда раздавались крики, и увидела, что к Маргарет бегом направляется высокий, хорошо сложенный джентльмен лет пятидесяти с мокрыми от слез щеками.
На несколько секунд я застыла в оцепенении. Неужели подобное возможно? А затем стала перелезать через ограду.
— Что вы делаете? — Джеффри схватил меня за руку, потянул назад.
— Пустите меня! Пустите, вам говорят! — Я вырвала руку. — Я должна ему помочь!
— Помочь этому человеку? Но с какой стати? — изумленно воскликнул Джеффри.
— Потому что это мой отец! — выкрикнула я и, перевалившись через ограждение, приземлилась с другой стороны. Мои щеки тоже были мокры от слез.
К тому времени отец уже почти добежал до Маргарет. Но солдаты бросились за ним, и я увидела, как один из них ударил его колом в плечо.
— Не смейте его трогать! — закричала я, и солдат развернулся, удивленно разглядывая меня.
