— Ты умеешь сам делать себе кисти?
— Это очень просто. Срезаешь веточку с нужного куста, жуешь кончик, пока он не размочалится, вот тебе и кисточка.
— А краски?
— Цветные земли, тертые камни из ручья и цветной сок растений из леса. Можно составить почти любой цвет. Синий или красный — проще простого, желтый потруднее. А иногда — к празднику или свадьбе — женщины сначала разрисовывают мужчин, а потом, пока краска еще не высохла, втирают им в кожу блестящий песок, так что мужчины прямо сверкают.
Гектор удивленно взирал на друга.
— Покажи мне, как ты рисуешь. Ничего, что в баньо нет ни цветной земли, ни лесных растений.
Тогда Дан подошел к торговцу жареным мясом и попросил у него кусочек угля из жаровни. Вернувшись, он взял лист бумаги, расправил тот на земле, разгладил и угольком начертал на нем пять-шесть быстрых штрихов, после чего вручил рисунок Гектору. На листе возникло точнейшее изображение чайки, делающей резкий поворот в полете.
— Годится? — спросил он.
Потрясенный Гектор разглядывал рисунок.
— Еще как! Да будь у меня сколько угодно времени и самые лучшие кисти, мне бы не удалось нарисовать ничего подобного.
— А по мне быть художником лучше, чем огородником, — сказал Дан.
— Слушай, Дан, а если я снабжу тебя запасом бумаги и перьями, вроде вот этого, ты сможешь научиться рисовать и красить ими, а? Тебе нужно научиться рисовать такие же картинки, какие ты видел на карте, — только лучше, гораздо лучше.
— Так ведь рисовать куда легче, чем читать и писать, — уверенно ответил мискито.
Весь следующий месяц каждую пятницу Гектор рассказывал Дану, какие именно изображения встречаются на картах земель и морей — горы, корабли, рыбы, вьющиеся розы — и сам делал неуклюжие наброски, чтобы показать Дану, как все должно выглядеть. Однажды, с трудом преодолев угрызения совести, он выкрал из библиотеки предводителя неподшитый лист из стопки разрозненных карт и принес его в баньо, чтобы показать другу. Через день карта вернулась на свое место.
И вот однажды, решив, что Дан вполне овладел пером и бумагой, Гектор принес из баньо в дом предводителя нечто такое, что, по его мнению, могло послужить к спасению Дана.
* * *
Когда на другое утро Тургут появился в библиотеке, Гектор уже был готов.
— С вашего позволения, эфенди, — сказал он, — я хотел бы показать вам один рисунок.
Тургут вопросительно глянул на него.
— Рисунок? Ты нашел его среди судовых журналов?
— Нет, эфенди, это вот что, — и Гектор вынул из рукава листок бумаги с последней работой Дана пером и цветными чернилами — вид на Алжир с моря, запечатлевший все характерные черты: мол гавани и маяк, городская стена, дворец дея наверху и сады на склонах.
Тургут тотчас узнал Алжир.
— И ты это сделал сам?
— Нет, эфенди. Это нарисовал тот самый раб, мой друг.
— Тот, что родом с другого берега западного океана? — Тургут сразу же все понял. — Очевидно, ты полагаешь, что он более чем способен принести пользу здесь, в библиотеке, что его мастерство весьма пригодится при изготовлении новой китаб-и-бахрия?
— Именно так, ваше превосходительство.
Тургут немного подумал, а потом спокойно проговорил:
— Воистину, дружба налагает на нас свои обязательства. Я готов предложить его хозяину большую цену. Как только дело будет улажено, твой друг приступит к работе в качестве рисовальщика и жить будет в этом доме. И тогда, вполне своевременно, вы оба отпразднуете обращение в истинную веру. А до тех пор вам следует подумать о новых именах.
* * *
— Надеюсь, у этого абдала достаточно твердая рука и острое лезвие, — сказал Дан в то утро, когда им с Гектором предстояло принять ислам.
Друзья жили вместе в доме Тургута, готовясь к обряду, который предводитель назвал сунной. Они уже посетили одну из общественных бань Алжира и облачились в новые белые одеяния.
— Судя по числу рабов из баньо, принявших ислам, он только и делает, что обрезает крайнюю плоть, — завил Гектор с уверенностью, каковой вовсе не испытывал. — Поскорее бы все кончилось. И чтобы не было больше шуточек насчет того, что тебе, мол, слишком больно, чтобы ходить не согнувшись.
— …или чтобы заниматься любовью, — добавил Дан.
