— Мы имели возможность побеседовать со всеми пленницами в Алжире. Их всего пять, и получено согласие на выкуп всех. Ни о какой Элизабет, однако, не упоминалось.
Только теперь консул увидел, что свет надежды погас в глазах молодого ирландца.
— Это все, мистер Линч. Вы можете идти, — холодно объявил комиссар.
— Я прошу о милости, — сказал молодой человек.
Он все еще стоял на месте.
— Вы испытываете мое терпение, — вскипел Эберкромби.
Но ирландца это не остановило.
— Здесь, в баньо, есть узник, которого алжирцы захватили на пути в Лондон с посланием к королю. По совести говоря, следует подумать о том, чтобы выкупить его. Он ждет во дворе.
— Это настолько же бесцеремонно, насколько абсурдно… — начал Эберкромби голосом кислым от изумления.
И снова консул решил вмешаться.
— Откуда он, этот гонец с посланием? — спросил он.
— С Карибов, сэр.
Консул Мартин взглянул на комиссара. Как и всякий человек, связанный с торговлей, он знал, что политическое влияние вест-индских купцов в Лондоне весьма велико. Все, что касается Карибов, требует особого внимания. Комиссар явно был того же мнения, поэтому Мартин решил, что этот вопрос следует рассмотреть.
— Ступайте. И будьте добры передать тому человеку, что мы его примем.
Глядя, как молодой ирландец повернулся и направился к выходу, консул поймал себя на том, что правота лондонского начальства представляется ему весьма сомнительной и куда милосерднее было бы вообще не давать пленнику повода для каких-либо надежд. Мартин попытался представить себе, что почувствовал бы он сам, когда бы родина, которая, как он надеялся, должна его защитить, столь бесцеремонно от него отказалась. Едва ли он сумел бы выказать столько достоинства и самообладания, как этот молодой человек, покидающий комнату. Остается только надеяться, что следующая беседа завершится не столь позорно.
* * *
Гектор слонялся по двору, ожидая друга. Он нарочно думал о том, как идут дела у Дана, чтобы не впасть в черную тоску.
Прошло не более пяти минут, как тот появился. По лицу его нельзя было ничего понять.
— Человек, одетый в черное, не поверил мне, — сказал Дан без всякого выражения. — Он просил показать ему послание, которое я вез королю. Я ответил, что у мискито нет письменности. Мы передаем наши послания устно, даже самые важные.
— И что он сказал? — спросил Гектор.
— Что ему нужны надлежащие начертанные на бумаге доказательства моей правдивости. Человек, сидевший рядом с ним, был более дружелюбен. Он сказал, что слышал о моем народе и что мой народ помогал англичанам. Он даже убеждал того, другого, говорил, что если мискито просят считать их подданными короля, то мое имя необходимо добавить в список тех, кого следует выкупить.
— И тот согласился?
— Он ответил, что будет следовать тем же правилам, что и в твоем случае, и что договор с Алжиром касается только английских подданных, захваченных на кораблях под английским флагом. А я сказал ему, что корсары захватили меня на испанском судне, так что, видимо, я не могу быть внесен в список тех, кого следует выкупить.
Гектор смотрел на стертые плиты двора. Впервые за все время неволи он потерял надежду. Он вдруг понял, что ему год за годом предстоит жить в баньо, и это убивало.
— Я тебя понимаю, Дан, — сказал он. — Очень даже понимаю. Похоже, тут уже ничего не поделаешь и нам отсюда не выбраться. Мы останемся здесь и здесь же сгнием. Никто и пальцем не пошевелит, чтобы вызволить нас.
Но, к его удивлению, Дан ответил спокойно:
— Тогда мы сами пошевелим пальцами.
Гектор озадаченно посмотрел на друга.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что мы станем турками. Это нетрудно. Всего и нужно, что поднять палец к небу в присутствии двух свидетелей, правоверных мусульман, и признать, что Аллах — истинный Бог, а Мухаммад — Его Пророк. Вот и все… И конечно, ты подвергнешься обрезанию.
— Обрезанию?
— Ну да, ножом отрежет кожу на твоем мужском органе в знак того, что ты обратился.
Хотел того Гектор или нет, но вид у него был такой, будто его сейчас стошнит.
— А что тут такого? — продолжал Дан. — Когда ты станешь ренегадо — обращенным мусульманином, — у тебя будет гораздо больше возможностей найти хорошую работу, которая вызволит тебя из баньо, и, кроме того, тебя уже не смогут послать на галеры. Ты думаешь, что в каменоломне работа тяжелая, но поймешь, что это пустяки, когда тебя посадят на одну цепь с тремя-четырьмя другими рабами и ты возьмешься за весло длиной футов в тридцать. Сейчас конец лета, и скоро все галеры вернутся в гавань. Но с приходом весны каждому крепкому мужчине в баньо грозит участь оказаться на гребной скамье.
