Мимо людей, перетаскивающих документы, они прошли в конец длинного коридора, потом спустились в полуподвальное помещение.
– По заданию из Москвы, – показывая удостоверение, сказал Дашкевич охраннику.
Тот кивнул и быстро отошел в сторону, чтобы дать Ивану возможность справиться с замком тяжелой двери. За ней оказалась еще одна дверь.
Наблюдая за возящимся у сейфа с ключами Дашкевичем, Евгений подумал: «А что, мне, пожалуй, уже любопытно становится. Что же там за вещь такая?»
Иван извлек из сейфа длинный футляр, нежно обтер его рукавом кителя.
– Открывай же скорее!
– Давай, не томи!
Игорь и Миша, отталкивая друг друга, подошли к зарешеченному окну.
«Тоже не терпится», – усмехнулся Евгений.
И в ту же минуту улыбка исчезла с его лица.
Какая же это ерунда! Тоже, выдумали, ценность, реликвия! Золотые пластины отодраны, местами проступает темное дерево, на месте камней зияют пустые глазницы. Нить жемчуга, опоясывавшая крест, также повреждена.
– Почему такой вид? – холодно осведомился Евгений.
Дашкевич быстро полез в карман, достал какие-то бумаги.
– Вот, пожалуйста, все согласно акту передачи. Под верхней поперечиной креста недостает двух кусков золота и дерева. На верхней поперечине крест, который был выложен камнями, камней нет. Внизу креста сделана надставка. На верхнем конце креста вновь изготовленное изображение Богородицы из желтого металла. С лицевой стороны выломаны три эмали с изображением святых, десять изображений святых испорчены.[35]
Прудников махнул рукой.
– Довольно. Запаковывайте.
Иван засуетился подле футляра, защелкнул замочки.
– Видите ли, – его простодушное круглое лицо помрачнело, – вот в таком виде и был вручен крест представителю фельдотдела ОГПУ товарищу Луговцову. Повредили крест после революции. К сожалению, повредили.
– Вам как будто жаль его, – насмешливо перебил белоруса Игорь. – Повредили и повредили. Мне, честно говоря, непонятно, чего с этой штуковиной все так суетятся.
Дашкевич снова раскрыл футляр, повернул крест ребром.
– Видите, надпись. На старославянском, но смысл можно понять без труда. Всякий, кто посмеет снести крест, будет проклят во веки веков.
Прудникова, как убежденного атеиста, затошнило от этой старорежимной беседы.
– Послушайте, – сказал он, демонстративно поводя шеей. – У нас мало времени. Давайте нам крест, вызывайте машину, и мы поедем. Надо еще забрать ценности из музея. А вообще, сейчас другие проблемы есть. Посерьезнее.
– Да-да, конечно, – тихо сказал Дашкевич. Потом, не удержавшись, добавил: – А только даже сам Иван Грозный испугался проклятия, написанного на кресте Евфросинии Полоцкой. Крест тогда находился в России. Царь войной на Полоцк пошел, все у нас тут выжег, людей погибло множество. А крест, тем не менее, он вернул в Спасо-Евфросиниевский монастырь. И я рад, по правде говоря, что реликвия в Москве будет. Надежнее это. Мало ли, как тут все повернется.
«Как глубоко пустили в людях корни религиозные суеверия», – удивленно думал Прудников, попыхивая в ожидании машины папиросой.
После приехали в музей, получили под опись какие-то книги, статуэтки да украшения. Украшения оказались великолепными, и это примирило Евгения со странным заданием. Все-таки не с пустыми руками вернутся в Москву.
– Евгений Петрович, – нерешительно начал Миша во время нехитрого обеда в столовой УНКГБ. – В полусотне километров от Минска племяшка моя живет. Ребенок у нее.
– На Минск идут немцы. Дороги бомбят, – Дашкевич сочувственно вздохнул. – Может, эвакуировались ваши родственники?
– А если нет?..
Прудников прикинул. На командировку отведено четыре дня, они управились раньше. И в Москву надо возвращаться, и Мишу понять можно.
– Где, говоришь, живет твоя племянница? – поинтересовался Евгений, подбирая хлебной корочкой масло из консервной банки. – Конечно, лучше бы вывезти человека…
Оказалось, все можно устроить наилучшим образом.
Деревня находилась недалеко от станции, где должен был пройти эшелон на Москву.
– Товарищ Прудников, а вам лучше дождаться вечера. Сесть на поезд, взять с собой ценности. А товарищ Ванин и товарищ Воронов потом к вам присоединятся, – упорствовал Дашкевич, беспокоясь за сохранность изъятого.
