– А что я такого сказал? – Фалалей расстроился. – Простите, если зарапортовался, не вхож в высшие сферы.
– Дорогой Фалалей, – поспешила ему на помощь баронесса, – вы не виноваты. Хотя интуиция могла бы вам подсказать, что граф Темняев уже второй год лежит в параличе.
– Какой Темняев? – встрепенулся Самсон.
– Не младший же, – разъяснила терпеливо баронесса, – младший – это дядя Верочкин. А старший – дедушка, отец ее матери. О параличе газеты писали два года назад…
Самсон и Фалалей молчали.
– Если уж мы заговорили о родственных связях, – продолжила вкрадчиво баронесса, – не поясните ли нам, дорогой Самсон Васильевич, о какой Эльзе вы спрашивали дух Калиостро? – Самсон открыл было рот, но, встретив агрессивный взгляд госпожи Карабич, осекся. – Эльза тоже ваша тетя?
Самсон покраснел, как гимназист, застигнутый на экзамене со шпаргалкой.
Но на помощь ему пришел верный Фалалей. Он выхватил из рук Самсона апельсин и принялся им жонглировать.
– Прошу внимания! – возвестил он. – Фокус-покус!
Он опустил в карман апельсин, хитро подмигнул мадемуазель Голицыной и тут же вынул апельсин очищенным!
– Ну как?
Шутку приветствовали хлипкими аплодисментами.
– Раскрываю вам маленькую тайну, – расплылся в улыбке Фалалей, – я заморочил Самсону голову некоей погибшей развратницей Эльзой. Наш журнал собирается публиковать ее жизнеописание. Страдалицей оказалась. Смерть ее таинственна, вот впечатлительному юноше и запала в душу трагедия падшего создания.
– Печально, – вздохнула с видимым облегчением баронесса. – Впрочем, из ответа духа и следовало, что несчастная находится по пути в Рай. Если трактовать слова духа прямо, а не метафорически.
– А я и Эльзой ее называю метафорически, – подхватил Фалалей, – вообще-то ее звали Елизавета.
Самсон слушал друга, боясь сказать что-нибудь лишнее. Он понимал, что по какой-то причине его коллега не считает нужным сообщать капитулу баронессы Карабич о журналистской деятельности Самсона, видимо, боясь, как бы несмышленый Самсон не испортил расследование о графе Темняеве и мещанке. Самсон верил в опытность наставника и не обижался.
– Женщины создания эфирные, – подтвердил молчащий доселе господин Горбатов. – Они требуют милосердия, понимания и прощения. По своей супруге сужу.
– А как здоровье Натальи Аполлоновны? – спохватился Самсон, вспомнив о долге вежливости и желая отвлечь внимание публики от своей персоны.
– Наталья Аполлоновна с трудом переносит столичный климат, – поморщился господин Горбатов. – Да и я не сразу привык. Любому организму требуется время приспособиться к этим гнилым условиям. Время, время и время… И очень важно, чтобы рядом были хорошие знакомые, родственные души. А если таких нет, то одолевает хандра.
– Почему же вы не привезете супругу к нам? – ласково поинтересовалась баронесса, пристально разглядывая Самсона.
– Супруга еще дичится, избегает общества. Верно, боится, что наряды моде не соответствуют.
– Так пришлите к ней господина Черепанова! – посоветовала госпожа Карабич. – Он служит в журнале «Флирт», а этот журнал – законодатель передовых мод.
– Я знаю, – вздохнул господин Горбатов. – Сегодня днем уже один сотрудник журнала к нам наведывался. Меня он не застал. Но супруга говорит, что человек весьма представительный, весьма элегантный. Да и настырный очень. Уж не агент ли по продажам? Добился, чтобы барыне доложили о его визите.
– И Наталья Аполлоновна его приняла? – в мыслях Самсона мелькнул образ Эдмунда Либида.
– Приняла, голубушка, не устояла, – сознался господин Горбатов. – Судя по ее отчету, ей было скучно.
– А известна фамилия визитера? – спросил фельетонист.
– Фамилия его – Синеоков.
