Крепостной ансамбль Мангупа - страница 24
Следует отметить, что в качестве связующего в куртине А использован раствор с ничтожной примесью цемянки, по крайней мере визуально, близкий к примененному в куртине Б, что подтверждает мысль о влиянии местных ранних строительных традиций на втором этапе функционирования крепостной системы Мангупа.
Полная высота куртины может быть восстановлена с достаточной точностью по одному полному (раскопы VI–VI-А) и двум частичным разрезам участка (раскопы II–II-А и IV–IV-A). Она могла достигать 1 м на юго-восточном фланге и 8 м в районе тальвега (рис. 12–13).
Отметим еще одну планировочную особенность куртины А: ее кладка полного профиля, т. е. трехслойная однолицевая, заканчивается не дойдя 6 м до куртины Б. От этого места до стыка тянется лишь однорядная или местами двухрядная кладка из тесаных камней, продолжающих линию лицевого панциря, причем следов выборки забутовки не выявлено (рис. 14).
Рис. 14. Укрепление А. XIV. Раскопы V–V-А, V-Б. План. [251]
Создается впечатление, что первоначально куртина А не смыкалась с куртиной Б; лишь позже этот промежуток был застроен стеной из блоков с подсыпкой бутового камня с тыльной стороны. В связи с этим выступает проблема дороги, подходившей к укреплению по западному склону Гамам дере. Следы ее были выявлены разведками 1972–1973 гг., но оставалось неясным, как дорога проходила на территорию городища, ведь нигде в обороне этого участка не было отмечено признаков ворот. Остается предполагать, что, по крайней мере, на втором этапе существования укрепления, въезд находился между несомкнутыми флангами куртин А и Б. Это вытекает из универсального правила фортификации о том, что ворота всегда располагаются в той части фронта, которая наиболее защищена от нападения, т. е. при тенальном «клещевом» начертании — во входящем углу (155, с. 184). Не исключено, что здесь было какое-то устройство для временного перекрытия этого проема, но главной защитой этого уязвимого в случае нападения неприятеля участка было расположение стен «в нахлест»: отрезок куртины Б, заходивший вверх по склону Лагерной балки, выполнял здесь фланкирующую роль. Таким образом получалось устройство воротного проезда, называемое клавикуллой (315, с. 26) или в древнерусской фортификации — захабом, известное в Изборской (226, с. 170–171), Островской (226, с. 187–188; 228, с. 152) и других крепостях; судя по описанию К. Н. Мелитаури, не исключено, что клавикулла была создана в Мцхетском укреплении (175, с. 60–61).
Кроме соображений архитектурного характера, для датировки куртины А можно привлечь археологические материалы. При сооружении ее юго-восточного фланга, проходящего по склону Таврского мыса, как уже отмечалось, были использованы квадры не из старой постройки, а специально для этого [113] изготовленные. Это, вероятно, связано с тем, что новая трасса куртины А, по нашим расчетам, на 15–20 м длиннее гипотетической линии, по которой проходила куртина А первого строительного периода. Кроме того, стена второго периода проложена по местности с большим перепадом высот, отсюда следует, что на ее сооружение потребовалось, как минимум, на 15 % больше материалов, чем для стены первого периода. В абсолютных значениях это выражается так: если для возведения всего укрепления A.XIV понадобилось около 1400 м>3 камня, из них на блоки внешнего панциря приходится 240 м>3 (около 6,5 тыс. шт.), то на новую куртину пришлось добавить около 180 м>3 камня. Добыча его велась непосредственно на участке строительства, о чем свидетельствуют следы ломки на поверхности материковой скалы. По заключению геологов Симферопольского госуниверситета имени M. В. Фрунзе, здесь же добывались и заготовки для блоков панциря, в то время как для стен первого строительного периода брался плотный мшанковый извесняк из глубинных пластов. Вероятно, его добыча велась в обнажениях под обрывами мысов. Такая каменоломня известна в Табана-дере.
В отличие от северо-западного фланга, основание куртины А стоит на скале, что потребовало перед строительством закладки траншеи, достигавшей на исследованном участке (раскоп II-А) глубины 0,5 м. Она затронула погребальные сооружения упоминавшегося выше некрополя. На поверхности скалы отмечены следы разрушенных склепов и закладные плиты. Для датирования некрополя важна находка светлоглиняной амфоры (тип С) второй половины III в. н. э. в раскопе IV-A (281, с. 18–19, рис. 7). Раскоп раскрыл на участке в тальвеге балки тыльную сторону вала, образовавшегося на месте куртины А. Амфора была установлена вверх дном в россыпи бутового камня в слое, связанном со строительством куртины. Очевидно, сосуд был найден строителями в одном из погребений и сохранен в качестве курьеза. Фрагменты таких амфор часто встречаются в надматериковом слое. Отметим также находку денария Юлии Домны и прекрасной сохранности монету Феодосия I.
