– Скорее! – настаивал Али. – А то всё пропустите!
Все, кто следовал через Королевский двор, от лагерей паломников до Святейших храмов Мразкима, вынуждены были двигаться по одной пыльной улице за стеной двора-класса Радетика. То был первый раз, когда кто-то из его учеников присоединился к отцам во время Дишархуна. До этого никто из них не видел ни Аль-Ремиша, ни его праздничных представлений.
– Великая Священная неделя, – мрачно пробормотал Радетик. – Весеннее причащение. И кому все это нужно?
Для него, однако, это тоже был первый визит, и в каком-то смысле он пребывал в не меньшем восторге, чем дети.
Должность учителя он занял для того, чтобы изучать примитивные политические процессы в Сахеле и его окрестностях. Беспрецедентный вызов, каковым стала мессианская фигура Эль-Мюрида, давала интересную возможность исследовать культуру, подвергшуюся серьезным испытаниям. Радетик занимался изучением эволюции идеального правления, в особенности – монолитного государства, пытающегося выжить, приспосабливаясь к меняющемуся восприятию подданных, считавших, что их лишили прав. То была весьма утонченная и непростая область исследований, и любые выводы становились объектом нападок.
Коллеги в Ребсамене считали его сделку с Юсифом немалым успехом. Скрытный народ Хаммад-аль-Накира всегда был девственной территорией для ученых. Радетик, однако, начинал сомневаться, что возможность стоила всех страданий, которые ему приходилось терпеть.
Лишь маленький Гарун не отвлекся от урока – все остальные толкались вокруг Али, ища место получше.
– Ладно, иди и ты тоже, – сказал Радетик оставшемуся ученику.
Гарун был единственным светлым пятном, которое сумел найти Радетик в этой невежественной пустыне. И Гарун был единственной причиной, по которой Радетик не стал посылать Юсифа в ад со всеми его суевериями. Мальчик выглядел крайне многообещающе.
Остальные? Братья и двоюродные братья Гаруна, а также дети сторонников Юсифа, пользовавшихся его покровительством? Они были обречены. Им предстояло стать копиями отцов – невежественными, суеверными, кровожадными дикарями, новыми меченосцами в бесконечной кавалькаде набегов и стычек, являвшихся для этих людей смыслом жизни.
Радетик никогда бы никому не признался, и меньше всего самому себе, но он любил маленького бесенка по имени Гарун. Он следовал за мальчиком, в тысячный раз размышляя над загадкой валига. Положение Юсифа примерно равнялось положению герцога. Он был двоюродным братом короля Абуда, и у него имелись все причины защищать сложившиеся устои, ибо любые перемены могли принести немало потерь. Однако он мечтал покончить с бесконечными убийствами, составлявшими часть традиционного образа жизни в пустыне, по крайней мере в своих владениях. В каком-то смысле, пусть и не столь агрессивно, он был революционером, как Эль-Мюрид.
Кто-то из мальчиков постарше подсадил Гаруна на стену, и тот уставился на открывшееся перед ним зрелище, словно пораженный невообразимым чудом. Любимец Радетика был строен и смугл, с темными глазами и ястребиным носом – уменьшенная копия отца. Даже в шесть лет он прекрасно понимал, какое положение занимает. Поскольку Гарун был лишь четвертым сыном, он был обречен стать главным шагуном провинции, командиром горстки солдат-чародеев, служивших в семейной коннице.
Валигат Юсифа был обширен, а войска многочисленны, поскольку формально включали всех мужчин, способных носить оружие. Гаруну предстояло взять на себя немалую ответственность, в полной мере овладев искусством чародея. Уже сейчас Радетик делил своего ученика с учителями-чародеями из Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, Гор Тысячи Колдунов. Великие адепты начинали свое образование тогда же, когда учились говорить, но редко достигали вершин могущества раньше, чем вступали в пору расцвета сил. Юношеские годы решали, светит ли тебе самодисциплина, и достичь ее надлежало до периода созревания и всего, что вытекает из оного.
Радетик протолкался сквозь стайку детей:
– Будь я проклят!
Фуад оттащил его назад:
– Кто бы сомневался. – Он занял место Радетика. – Ох ты!.. Женщина с открытым лицом! Учитель, ты вполне можешь отпустить детей – они теперь ни за что не успокоятся. Пойду лучше скажу Юсифу, что они здесь.
