Крепость - страница 78
Она достала помадку, разжевала, чувствуя во рту расползающуюся приятную сладость, и проглотила, с раздражением думая о Лининых гостях, которым на саму Лину было наплевать. Все эти бывшие сослуживцы по бывшим случайным работам, которые совершенно не принимали во внимание Линины интересы. Она с трепетом смотрела, как хорошие консервы, куски вырезки вынимаются из холодильника для случайных гостей. Да, случайных. Сегодня одни, завтра другие. И отнюдь не товарищей по партии или хотя бы по общему делу. И она не хотела зависеть от их прожорливости. Она хотела иметь возможность подойти и съесть конфету, когда это ей захочется. Ее невероятно раздражало это типично российское, с которым большевики когда-то боролись, но которое теперь победило во многом и коммунистов тоже, типично российское наплевательство на труд и результаты труда, нежелание видеть, откуда что берется, непонимание, что продукт есть результат труда и что, в частности, эти продукты, которые она получает, не с неба валятся. А Лина и ее случайные гости, приходившие поесть на дармовщинку, не желали понимать: есть продукты — сожрут, не задумавшись, откуда они; нету — ворчат и ругают советскую власть, не понимая, что эта власть — народная, их власть, что они сами должны лучше работать, чтобы было больше продуктов. Совсем как пещерные люди, снова подумала она, поедавшие в три дня мамонта, а потом неделями голодавшие. Когда она думала о пещерных людях, в голове ее воспроизводилась картинка из учебника истории, на которой были изображены низколобые волосато-мохнатые люди, пляшущие вокруг костра и размахивающие суковатыми дубинками и огромными костями, которые они только что грызли.
У нее першило в горле, что заставляло ее откашливаться и отхаркиваться, и мучили газы, больше ничего не болело, только неверность движений и головокружение, да еще она опять забыла, зачем встала и что собиралась делать. Она почувствовала, что халат ей неудобен в рукавах и теснит спину и грудь. Она провела рукой по пуговицам и нащупала, что он неправильно застегнут, наискосок. «Лина приходила, наверняка видела, но ничего не сказала. Надоело ей со мной возиться». Она перестегнула, но стало еще хуже, еще неудобнее. Тогда сызнова расстегнула все пуговицы и почти неслушающимися пальцами, аккуратно, пуговицу за пуговицей, застегнула его, каждый раз проверяя последовательность и порядок. Стало удобно. Тогда она вернулась за стол, так и не вспомнив, зачем подходила к шкафу и уже забыв о съеденной конфете.
Она сидела за столом и не знала, что писать. Надо собраться с силами и с мыслями. Ведь она сильная. Она одна, бесконечно одинокая, все ее забыли, но она сильная. Она все сумеет. Надо попросить Илью, друга Владлена, отнести письмо в ЦК. Он это сделает. И дочь приедет. И тогда она не будет одна. Она будет заботиться о дочери. У нее есть еще возможности и силы, чтобы обеспечить свою единственную дочь. Она всегда все делала сама. Только письмо попросит отнести Илью. Он приветливый и все сделает. Илья хороший, верный парень, друг Владлена, он ее не забывает, навещает ее. Эта дура, Лина, хочет завести с ним роман. Нет, хочет замуж. Она все видит, она хоть и старая, но все видит. Она сильная. Сама всего добивалась. Как она училась! В гимназии, в условиях самодержавия, когда евреев ненавидело царское правительство, она получила золотую медаль. Потому что евреи это народ письменного слова, народ Книги. Для нее такой Книгой стал Маркс. А не Талмуд с Ветхим Заветом. Уже отец был равнодушен к Талмуду. Но зато знал почти наизусть книгу Сармьенто. Это тоже любовь к Книге. У Лины такой любви нет. А у Пети есть. Он похож на нее, на свою бабушку. А она сильная. Она и сейчас еще многое может, несмотря на возраст. Лина так не сможет. Лина — лентяйка. А она до этого приступа не только сама себе обед готовила, но сама себя обстирывала. Чтоб сохранить фигуру и здоровье, следила за собой. Утренняя гимнастика, диета, разгрузочные дни на яблоках, чтоб очистить желудок и толстую кишку. Они, и Владлен в том числе, думали, что она о себе заботится. А она о них заботилась.