«А наши все Афганом бредят», — подумал Петя, вспоминая разговоры и восторги одноклассников по поводу «тренированных» и «накачанных» ребят, прошедших «Афган». Он продолжал читать:
«Товарищи по школе обратили внимание на характерную черту Альберта — болезненную любовь к справедливости… По-видимому здесь же, в начальной школе, Эйнштейн впервые столкнулся с антисемитизмом…
…Брызги антисемитизма ранили Альберта не потому, что он был их жертвой, а потому, что они противоречили уже поселившимся в его сознании идеалам разума и справедливости…
…Мальчик переходил из класса в класс. Сосредоточенный и тихий, он без блеска справлялся со школьной программой…
(«Здесь у меня по-другому: ну и что, различия тоже должны быть», — думал Петя).
…Точность и глубина его ответов ускользали от поверхностных педагогов, с трудом терпевших медлительность речи Эйнштейна…»
«А это точно», — вспоминал Петя Герца…
«…Между тем в мозгу этого тихого мальчика зрели интеллектуальные порывы, он стремился увидеть вокруг себя, в мире и обществе, гармонию, которая была бы созвучна его внутреннему миру…»
«Конечно же, — думал Петя. — ведь я же сам придумал объяснение происхождения космоса, то есть гармонии небесных тел, из хаотической космической пыли, и только потом узнал, что в этом направлении другие крупные умы идут тоже. Но беда в том, что мир все время стремится к хаосу, к энтропии»…
«…Сосредоточенный, равнодушный к школьным забавам, Эйнштейн не приобрел в школе близких друзей, а семья была далеко…»
И тут все было, как у него. А дальше шло то, что будет:
«Никогда жизнь науки не совпадала в такой степени с творческим путем ученого. В этом и состоит гениальность мыслителя. Гений — это человек, чья жизнь в наибольшей степени совпадает с жизнью человечества. Интересы гениального ученого — это имманентные потребности развивающейся науки, стремления гения — это имманентные пути науки, успехи гения — это переходы науки с одной ступени на другую, высшую».
Так и у него совпадает. Он просто живет, думает, работает, а оказывается, что не просто. Только бы случайной гибели избежать. Случайность — самое страшное, что может ждать гения. Если же проскочит, то его ждет небывалая судьба. Тикали часы. Они напоминали, что время не ждет, если он хочет себе достойного будущего. И еще они напоминали, что через четверть часа ему надо выходить на встречу с Лизой. Этого ему не хотелось, точнее, и хотелось, и не хотелось, было чего-то боязно. Лучше было думать, как великого физика спешили во всем мире принять, защитить от фашистов, как он сделал знаменитым малоизвестный до той поры городок Принстон!.. Глава с названием «Слава»!.. Ни один мыслитель, ни один писатель не достигал при жизни такого признания, как Эйнштейн!.. Потому что у Эйнштейна его личность совпадала с надличным, с познанием космической природой самой себя!
Только бы удержаться, суметь получить образование! Но Эйнштейну же его еврейское происхождение не помешало… Правда, поначалу Германия была в рамках цивилизации… И такого антисемитского разгула, как после, когда Эйнштейн уже состоялся, там не было. Как Пете не хотелось быть евреем! С самого детства. Это был его страх и ужас. Он снова вспомнил недавнюю сплетню, что теперь при поступлении в вуз будут требовать в анкете сообщать национальность родителей и что якобы существуют какие-то хитрые распределения номеров на экзаменационных листках, по которым экзаменаторам ясно, кого валить. Да к тому же он был ужасно похож на отца: темные волосы, нос с характерной горбинкой, глаза большие, печальные, правда, не чисто коричневые, а коричневато-зеленые, но не голубые, как у мамы, о чем она часто сокрушалась: «Нет, чтоб хотя цвет глаз был мой. Как и у Яши — ничего моего». И, как потом она ему с умилением рассказывала, сам он не помнил; однажды после этих слов маленький Петя с огромным синим карандашом в руках залез к ней на колени и, протягивая карандаш, сказал: «На, перекрась, чтоб мои стали, как твои» — «К сожалению, это не в моих силах», — вздыхала мама. От этих рассказов Петя уж совсем начинал комплексовать по поводу своей внешности, столь отличавшейся от среднестатистической, и тайком подолгу перед зеркалом отжимал вверх кончик носа, чтобы тот походил на вздернутые носики его одноклассников и одноклассниц, потому что, объяснила им учительница начальных классов Лидия Ивановна, одной из особенностей настоящих русских людей, их, так сказать, коренным признаком является вздернутый кончик носа, и все мальчики сразу и со смехом принялись исследовать носы друг друга, чтобы определить, кто нерусский, без злобы, но обидно и настойчиво. «Востриков у нас, наверно, немчура», — сказал кто-то, и Петя был тогда рад, что никто не догадывается о его истинном происхождении — из евреев. Потом животный страх «разоблачения» приутих, и Петя не любил вспоминать об этих своих переживаниях, но все равно помнил, потому что и другие случаи, пугавшие его, не считая (или, напротив, считая) пионерлагерского Валерку,
