— Так что случилось? — Коннахар присел напротив, старательно отводя взгляд от стянувшейся на сторону и полиловевшей физиономии приятеля. Кроме синяка и опухоли, щеку Льоу от глаза до подбородка пересекали глубокие запекшиеся ссадины — видимо, ему с размаху заехали по губам латной рукавицей или чем-то похожим. — Не хочешь говорить?
— Скорее не могу, — с усилием произнес Майлдаф-младший и закашлялся. — Ладно, признаю, я сам виноват. Уж очень хотелось допечь коротышек.
— Поздравляю, ты своего добился, — одобрил Ротан, тщательно вытирая свою миску огрызком хлеба. — Чем же ты их так, а?..
— «Легендой о Предвечном Кователе», — пожал плечами Лиессин, изъясняясь по возможности более короткими фразами.
— Легенда о Кователе? — недоуменно переспросили за тонкой деревянной стенкой. В соседней клетушке завозились, и над верхним брусом показалась голова и плечи одного из сиидха. — Но отчего подгорные жители так оскорбились? Это длинная баллада, красивая на свой манер, хотя и несколько тяжеловесная, как мне кажется… но ничего обидного в ней нет…
— Я… э-э… слегка изменил содержание, — прошепелявил Льоу. — В «Легенде» говорится о сотворении подгорного народа… Я добавил туда кое-что. Мол, Предвечный Кователь сперва сотворил двергов высокими, красивыми и статными, как и Старший Народ. А потом на радостях упился хмельного меда… Спьяну праотцы двергов представились ему жуткими уродами… Схватил Кователь свой тяжелый молот, размахнулся и ударил, причем попал… С той поры дверги как раз и сделались уродами, как в кошмаре Кователя — кривоногими злобными карликами, а заместо вылетевших мозгов Творец напихал им в черепушки чего попало под руку — соломы там, глины…
Вокруг захихикали, сначала тихо, потом громче, по мере того, как история передавалась сидевшим дальше. В конце концов, по узилищу покатилась волна здорового хохота, поутихшего только тогда, когда обеспокоенные караульщики замолотили дубинками в ставни. Лиессин сделал паузу, дотянувшись до стоявшего рядом с ним кувшина с водой, отхлебнул и продолжил уже бодрее:
— Клянусь Луггом и Морригейн, это их проняло. До самых печенок! Они даже галдеть перестали и дружно вытаращились на меня. Вдруг Зокарр, их король или старейшина — не знаю, как они его именуют, — отрывает свой зад от скамьи и провозглашает: никогда доселе не доводилось им слышать ничего подобного и, пожалуй, не доведется услышать впредь. Он, дескать, считает своим долгом вознаградить столь остроумного скальда и желает сделать это немедленно, собственной рукой… Мне бы сразу заподозрить неладное да шмыгнуть за дверь, а я сижу, довольный как дурак, и жду — вдруг и в самом деле чего преподнесут?
— Дождался, оно и видно, — хмыкнул Ротан. Лиессин одарил его хмурым взглядом уцелевшего зрачка.
— И вот в зал, где мы сидим, парочка двергов втаскивает здоровенную кадку из чистого серебра и водружает на стол. Над бадьей витает узнаваемый за сто шагов аромат двергского сгущенного вина. Того самого, что разъедает металл и прожигает дырки в граните. Тогда-то я уразумел, как здорово влип, но уж поздно было. Двое громил сгребли меня за шиворот и потащили вручать награду — этот их Зокарр рявкнул, что раз уж сам Предвечный Кователь, по моим словам, не гнушался хмельного, то и мне положено. Схватил лапищей за загривок, окунул в лохань и держит, а сам говорит: «Выпьешь — останешься жить, утонешь — так тому и быть». Ну и я выпил… уж очень жить хотелось… А лицо — это когда бадья опустела, Зокарр мне отвесил железной перчаткой. Чтоб, говорит, не поганил своим дрянным сиидхским языком святое… Потом я плохо помню. Кажется, били меня долго, анриз растоптали, скоты… Какая-то тварь на пальцы наступила, хорошо хоть, кости целы. Под конец вынесли куда-то на задний двор, раскачали и швырнули в яму. Воняло там — как у демона в заднице. Как выбрался — ума не приложу. А может, это я и вовсе не сам — помогли, вытащили… Знать бы еще, кто?..
* * *
Позже Коннахар вспоминал этот вечер как последний сравнительно спокойный перед последовавшей затем катастрофой.
Утром нового дня в барак доставили, как обычно, скудный завтрак, но на работы никого не погнали. Вместо этого около полудня в забитую до отказа конюшню ворвались надзиратели. На сей раз с ними были альбийские воины. Коннахар уже научился различать захватчиков-альбов по внешности, цветам доспехов и еще десятку признаков и теперь без труда определил, что мечники в синих с серебром кольчугах принадлежали к отборной гвардии самого Аллерикса. Каждого из трех сотен пленных грубо, но тщательно и быстро обыскали. У многих нашли спрятанное оружие — среди руин его валялось в избытке, и кое-кто не удержался от соблазна тайком сунуть за голенище кинжал. Сыскалась даже пара мечей, укрытых в соломе. Всех, пойманных «на горячем», альбы увели с собой.
