— Эй, вы, твари! А ну подъем! — низкий раздраженный рев стоявшего в дверях карлика заставил подростков торопливо вскочить. Утро еще не началось толком, а дверги уже принялись доказывать, кто здесь хозяин. — Ты и ты, или кто угодно, мне без разницы, живо сюда! Забирайте свою падаль! Да пошевеливайтесь, пока его не сожрало воронье!
— А не заткнуть ли тебе пасть твоей же бородищей? — угрюмо буркнул Юсдаль-младший. Но тут к ним заглянул один из соседей по несчастью, сиидха, деливший с еще тремя соплеменниками клетушку слева.
— Кажется, там какое-то несчастье с вашим другом…
— Льоу! — Коннахар не понял, выкрикнул он имя вслух или мысленно, обнаружив, что несется через конюшню, расталкивая тех, кому не повезло оказаться у него на дороге. Вылетев из душного полусумрака на яркое солнце, он наткнулся на нечто вроде каменной тумбы и тут же перегнулся пополам от тычка древком секиры подвздох.
— Глаза разуй, немочь бледная! — рявкнул карлик, преградивший ему дорогу, и махнул короткопалой рукой в сторону покосившейся пристройки на задах конюшни. — Вон туда иди. Там твой певец валяется, смердит от него на целую лигу, так что не промахнешься… — Дверг заржал, довольный собой. — Если подох — порядок знаешь, обыскать и в ров. А ну быстро, бегом, не то еще добавлю!
Из-за сбившегося дыхания Коннахар только кивнул, хотя обычно надзиравшие за пленными дверги требовали при обращении к ним непременно добавлять «почтеннейший», а за проявленное неуважение могли и кулаком проучить.
Отпрыск Бриана и Идрунн Майлдафов лежал под самой стеной, неуклюже свернувшись на боку, весь перемазанный в липкой вонючей грязи. На серых камнях рядом с ним натекла лужица крови, успевшая загустеть — значит, он находился здесь уже два или три колокола. Только непонятно, пришел он сюда сам либо же его притащили и бросили, как сломанную и непригодную в хозяйстве вещь. Когда Коннахар осторожно дотронулся до него, Льоу дернулся и глухо застонал, и принц поспешно отдернул руку, соображая, как поступить и что сделать в первую очередь. Что ж, старший в их компании добился желаемого, выведя своим злословием двергов из себя. Мысль о возможной расплате вряд ли посещала эту бесшабашную голову с белой шевелюрой, теперь свалявшейся в паклю и приобретшей неприятный бурый цвет.
Подбежавший следом Ротан едва не врезался в сидящего на корточках Конни. Узрев печальную картину, он только присвистнул и озабоченно спросил:
— Живой или как?
— Скорее «или как», — буркнул Коннахар. — Нам нужны носилки… и лекарь тоже не помешал бы, только где ж его взять?
— Придумаем что-нибудь, — одним из полезнейших качеств характера Юсдаля-младшего была способность отыскивать выход из самой безнадежной, на первый взгляд, ситуации.
Он умчался обратно, к конюшням, а Кони остался дожидаться его возвращения, прислушиваясь к неровному, хрипящему дыханию Льоу. Внезапно, как удар колдовской молнии с ясного неба, ему подумалось — если карлики не удовлетворились тем, что просто всыпали насмешнику, но позаботились, чтобы он впредь никогда не смел раздражать их?..
Косточки в человеческих пальцах так легко ломаются… никому еще не удавалось дерзить или петь, лишившись языка… Последнее соображение бросило Коннахара в холодную дрожь. Он едва справился с желанием трясти приятеля до тех пор, пока тот не очнется и не произнесет хотя бы одно внятное слово.
Пусть ругается, пусть кричит от боли, но хотя бы подаст голос! Молчание для Льоу равнозначно смерти, а он, Коннахар Канах, никак не мог позволить себе потерять еще одного из спутников. Ну, зачем, зачем этому упрямцу понадобилось высмеивать приплюснутый народец? Что они будут делать, если Лиессин так нелепо и внезапно умрет?
Пики над тремя башнями Вершины назывались «Серебряными» с полным на то основанием — их и в самом деле облицевали тонкими серебряными пластинами. Когда рухнул верхний ярус левой башни, осыпавшиеся черепицы веером разлетелись вокруг и, отражая солнечные лучи, походили на крохотные лужицы, расплескавшиеся в самых неожиданных местах. Жадные до драгоценных металлов дверги начали было собирать их, но, собрав часть, плюнули, и блестящие чешуйки размером в ладонь там и сям попадались под ноги. Сам остроконечный шпиль, падая, глубоко ушел в землю острым концом и остался торчать уродливым подобием огромной раковины. Укоротившаяся в размерах башня смахивал на надломленный в верхней трети стебель камыша, выставив напоказ свое некогда потаенное содержимое.
