Что ж, тогда, по крайней мере, не придется гореть со стыда…
– Ну, я… конечно, рассчитываю на… успешный исход, – ответил он наконец. – Только придется подождать до завтра, тогда все и выяснится.
Мельхиор фон Таннинген кивнул и подкрутил тонкую бородку.
– Завтра грянет битва. Много шума, много грязи и подлости… Такую вряд ли захочется увековечить в балладе. Правда, теперь ни одно из сражений этого не заслуживает. Да таких, наверное, и не было никогда… – Он задумчиво улыбнулся и показал в сторону леса. Там, у подножия расположенной напротив горы, мерцал огонек. – Видите огни? Готов поспорить, это лазутчики Вертингена. Теперь-то он точно прознал о нашем вооружении. Остается только надеяться, что Вертинген сам не обзавелся орудийщиком. А если и так, то тот мастер и вполовину не так хорош, как вы.
Матис вздрогнул. На склоне действительно сверкал огонек. Казалось, он удалялся, поднимался в гору, к сокрытой за деревьями крепости. Юноша прищурился и, внимательно присмотревшись, различил в той стороне мерцающие огни.
Черный Ганс ждал их.
Матис вдруг почувствовал, как на плечо ему легла рука Мельхиора, и обернулся.
– Эта твердыня, она как железный ларец без ключа, – начал менестрель, словно прочел мысли Матиса. – Вскрыть его не так-то просто. Я говорю это, потому что и сам пережил немало штурмов. Не только певцом, но и в рядах атакующих. Если не удастся взять ее с первой попытки, осада растянется на долгие дни, недели и месяцы. Не думаю, что графу хватит на это терпения. Тем более что у него совсем другие планы на этот счет.
– Что за планы? – спросил Матис.
Мельхиор улыбнулся и пожал плечами. Казалось, он хотел рассказать о чем-то, но потом передумал.
– Я ведь не только множество штурмов пережил, – ответил он, помолчав немного. – Но и сменил немалое число господ. И поверьте мне, мастер Виленбах, я знаю, как избежать петли или топора.
– Что вы… хотите этим сказать?
Менестрель поднялся и похлопал Матиса по плечу.
– Вы еще молоды, поэтому вот вам добрый совет. Сегодня утром я видел вас рядом с Агнес. Похоже, вы ей нравитесь. Не ввязывайтесь в предприятия, о которых сами же потом и пожалеете. Всего хорошего!
С этими словами Мельхиор фон Таннинген отошел от костра, и Матис остался наедине со своими мыслями. Он все пытался разгадать смысл последних слов барда.
Не ввязывайтесь в предприятия, о которых сами же потом и пожалеете…
Только теперь Матис вспомнил о медальоне, который Агнес вручила ему сегодняшним утром. Он достал его и внимательно рассмотрел. Медальон представлял собой тонкий, отполированный кружок из орешника. На нем было вырезано всего два слова: с одной стороны «Матис», с другой – «Агнес».
Агнес…
Матис задумчиво погладил теплую деревяшку. Ему вспомнился рисунок, который Агнес отправляла ему, когда он сидел в заточении. Сердце забилось чаще, а медальон словно пылал в руке.
Между тем до него начало доходить, что имел в виду менестрель.
* * *
Над Трифельсом сгущались сумерки. Агнес без сна лежала в постели и думала о Матисе. Как он там теперь? Вернется ли к ней живым и невредимым? Она чувствовала, как в душе зарождается страх. За него и за отца. Хоть и в доспехах, рядом с молодым графом Эрфенштайн казался таким беззащитным… Таким старым и немощным… Может, когда-то он и был хорошим бойцом. Но триумф Гингата остался далеко в прошлом; времена с тех пор изменились, как и оружие. И Агнес опасалась, что отец просто переоценивал свои силы. Из могучего богатыря он превратился в старого человека шестидесяти лет от роду, хоть сам и не желал с этим мириться. Кроме того, у него остался всего один глаз, и как знать, хватит ли этого в грязной рукопашной…
В последнее время сновидения посещали ее не так часто. Скорее всего, потому, что после многочисленных обходов с отцом Тристаном она обычно спала как убитая. И все-таки перед глазами то и дело возникали образы. Иоганн фон Брауншвейг, который предостерегал ее о кольце и к которому ее так тянуло. Люди, замышляющие их с Иоганном смерть. Отражение в луже вина. Агнес видела в нем чужое и при этом знакомое лицо. Кем же она была в этих сновидениях? Если не собой, то кем?
