Все еще подвешенный к балке Жиль чудесным образом возвратился к жизни, попытался пошевелиться, несмотря на ужасную боль в онемевших запястьях, и прохрипел:
— Не убивай его! Он мой!
Но Тим уже извлек окровавленный нож из плеча Морвана.
— Извини! — холодно произнес он. — Не беспокойся, я только немного царапнул мерзавца.
Ты еще поквитаешься с ним!
Затем Тим схватил скорчившегося от боли и зажимавшего рану в плече лже-Самсона за воротник мундира, приподнял его, донес до открытой двери и мощным пинком в зад вышвырнул на улицу.
— Теперь займемся тобой! — Тим взял скамейку и встал на нее, чтобы дотянуться до веревки.
С неожиданной нежностью он прижал своего друга к груди, перерезал веревки и осторожно опустил окровавленное тело на пол.
— Эй, Флинт! Где ты есть? Можешь выходить!
Ты нам нужен.
Хозяин тотчас же покинул свое убежище, он был белее своего передника, но его поддерживала служанка, явно сохранившая больше хладнокровия, чем ее хозяин, поскольку не забыла прихватить все, что было нужно для перевязывания ран.
Жиля, наконец позволившего себе потерять сознание, уложили на стол лицом вниз.
— Да, здорово его отделали, — проворчал себе под нос Тим. — Хорошо еще, что мне пришло в голову посмотреть на всякий случаи в окно, когда я увидел, что дверь заперта. Грязные собаки! Подумать только, ведь они французы! Корнплэнтер, вождь ирокезов, и тот не сделал бы лучше!
Флинт, решивший, что ему не повредит пара стаканчиков рому, пока его служанка смазывает истерзанную спину Жиля смесью масла и вина, допивал второй стаканчик, как вдруг понял, что индейца нет в комнате.
— Черт возьми! — завопил он. — Индеец! Где индеец?
— Индеец? Какой индеец?
— Да тот индейский мальчишка, которого рыжий верзила принес под мышкой! Он был привязан к столбу, а теперь его нет!
Тим пожал плечами, стараясь приподнять голову Жиля, чтобы заставить его проглотить несколько капель рому. Он указал подбородком на веревки, грудой лежавшие у основания столба.
— Отвязался, только и всего. Еще не скоро наступит тот день, когда солдатишка из Европы сможет привязать индейца так, чтобы тому не удалось развязаться. Должно быть, малый воспользовался моментом и удрал. Теперь уж он, наверно, далеко… Ну и хорошо!
— Идиот! — с трудом выговорил закашлявшийся Жиль, едва ли не задохнувшийся от лившегося ему в горло рома, но начавший приходить в себя. — Беги за ним!.. Он нам нужен!.. Генерал сказал… Черт возьми! Что вы со мной делаете?
Вы что, хотите содрать с меня остатки кожи? — прибавил он, корчась под сильной рукой служанки Молли.
— Кричите, сколько влезет, сударь! — ответила Молли, намазывая ему спину толстым слоем зеленоватой мази с тошнотворным запахом. — Завтра вы мне скажете спасибо, когда ваши раны начнут затягиваться.
— Ваша мазь воняет! — простонал с отвращением Жиль.
— А вы хотите, чтоб пахло розами? Тут и спермацет, и медвежье сало, и зверобой… и много чего еще. Рецепт этой мази я узнала от одного колдуна из племени наррагансетов, она зачинит вам шкуру лучше, чем я зашиваю чулок иголкой и ниткой. Не дергайтесь так! Не то я намажу вам нос…
Жиль стал терпеливо ждать окончания процедуры и, пока Молли делала ему повязку вокруг тела, как мог объяснил Тиму, почему он так обеспокоен исчезновением индейца. О золоте он, естественно, промолчал.
— Что же мы скажем генералу? — проворчал он в заключение.
Однако этого было недостаточно, чтобы растопить обычную флегму Тима Токера.
— Лучший способ узнать это — пойти к нему.
Если ты уже можешь встать, то мы сейчас же и отправимся.
Несколько минут спустя Жиль, одевшись и подкрепившись новой порцией рому, покинул гостиницу, предоставив Флинту отделаться, как он сочтет нужным, от тел двух убитых гусар. Жара слегка уменьшилась, и море постепенно приобретало свой обычный синий цвет. В порту и на улицах снова царило оживление. Женщины в соломенных шляпках входили и выходили из лавочек, держа за руку маленьких девочек, одетых так же, как они. В магазине Марты друзья нашли девушку заново причесанной, в большом чепце, похожем на печную трубу; она громко обсуждала с каким-то рыбаком качества различных сортов табака. Но все эти картины не смогли отвлечь Жиля от занимавшей его мысли.
