Город-дворец ослепил Жиля. Он никогда не видел такой роскоши. Город и его сады, огромный дворец, будто из сказки, обитающие в нем люди, одетые в золото и шелка, вызвали у него восхищение, которого он из гордости не показывал. По сравнению со всем этим Брест был просто поселком, а Эннебон — дырой.
Никогда не сможет он забыть, как его представили королю. Он ожидал подавляющего великолепия тронного зала; но его провели в самые верхние комнаты, в мастерскую, где, как в кузнице, пылал огонь и раздавались удары молота. Он думал, что встретит надменного властелина, одетого в парчу и усыпанного бриллиантами, но оказался перед застенчивым близоруким человеком двадцати восьми лет, уже слегка полнеющим, с высоким лбом, с волосами, откинутыми назад, невыразительными глазами, в простой одежде под широким кожаным фартуком. Если бы не некоторое врожденное величие, его легко можно было принять за любого из подданных. Король-мастеровой принял юношу радушно.
— Мне рассказывали о вас и о ваших подвигах, сударь, — сказал он, явно избегая смотреть на Лозена, которого, видимо, недолюбливал. — Я выслушал вашу историю с интересом и думаю, что мы не можем препятствовать воле Господа, проявившейся так недвусмысленно, сведя вас с вашим отцом. Граф де Турнемин де Лаюнондэ публично признал вас своим сыном, стало быть, мы сделаем то же самое!
— Сир, — рискнул вставить замечание Лозен. — Ваше Величество думает, что его специалист по генеалогии будет с ним согласен? — ироничный тон не мог полностью скрыть дерзости вопроса.
Король, мывший руки в тазике, поданном ему пажом, поднял голову. Его тяжелый близорукий взгляд упал на молодого герцога, тот смутился и покраснел.
— Должен ли я вам напомнить, господин герцог, что Шерен — мой слуга и что хороший слуга исполняет приказы хозяина, — холодно сказал он. — Здесь не нужно никаких генеалогических исследований, не надо доказывать принадлежность к дворянству, которое является одним из самых древних во французском королевстве: господин Шерен установит должным образом родственные связи этого молодого человека, в котором я отныне надеюсь найти хорошего слугу. Не правда ли, сударь?
— Сир, — взволнованно прошептал Жиль, — как подданный Вашего Величества, я с самого рождения был слугой короля, что я могу предложить Вам, сир, только то, что Вам и так всегда принадлежало: мою жизнь!
Людовик XVI улыбнулся. Затем он протянул руку молодому человеку и сказал, почти в точности повторив слова Вашингтона:
— Бережно храните ее, господин де Турнемин.
Мертвый слуга заслуживает моего уважения, но от него нет никакой пользы.
Жиль опустился на одно колено, поцеловал протянутую ему руку, приятно пахнувшую вербеной, затем попятился к двери, склонившись в глубоком поклоне. Он услышал голос короля:
— Говорят, вы несравненный следопыт, первоклассный стрелок и вас научили охотиться американские индейцы? Надо нам поохотиться как-нибудь вместе. Вы меня поучите! Господин де Лозен, в должное время вы представите этого молодого человека королеве!
— Черт побери! — воскликнул Лозен, когда они вышли из королевской мастерской. — Какой успех! Вас не только признали, вы уже в милости. Вы ему очень понравились. Это не каждому удается. Я поздравляю вас.
И действительно, через два дня Жилю был вручен в главной канцелярии документ о признании его дворянства, который давал ему титул шевалье, передаваемый по наследству. Кроме того, он получил звание лейтенанта «на очереди» в Драгунском полку королевы под командованием де Куаньи и, наконец, чек, который он должен был представить казначею полка, чтобы немедленно получить первую четверть положенного жалованья. Для него это были слава и богатство.
В порыве неудержимой радости новоиспеченный шевалье немедля схватил перо, чтобы наконец-то написать аббату де Талюэ о своем возвращении и об удивительном случае, благодаря которому он встретил Пьера де Турнемина. Он не писал аббату уже три месяца, и поэтому письмо получилось длинным. Закончено оно было надеждой в скором времени обнять всех, кого он любил, и снова увидеть родной край, хотя бы по дороге в Америку, если получено будет разрешение туда вернуться.
