Он никого не увидел. Все те, кто не уходил в набег, собрались у деревенских ворот, выходящих к реке, где спускали на воду пироги. Все, у кого были лошади, уже ускакали, другие уплыли на длинных раскрашенных пирогах. Деревня опустела: каждый хотел попрощаться с уходящими воинами. Сердце у Жиля бешено заколотилось, когда он увидел, что у ворот, выходящих на маисовые поля, никого не было. Тогда, схватив одеяло, оставленное в углу — из него он собирался сделать себе одежду, когда будет на это время, — Жиль бросился, как был голый, вон из хижины и помчался что было сил, моля Бога, чтобы никто его не увидел, выскочил за частокол и нырнул в чащу маисового поля, поглотившей его, подобно морским волнам…
Он остановился лишь на мгновение: его бегство могло быть с минуты на минуту обнаружено: задерживаться было нельзя. Ножом он отрезал кусок одеяла, сделал из него набедренную повязку, сунул за пояс клинок и, скатав в трубку остатки одеяла, чтобы потом использовать их для устройства ночлега, пошел через зеленое маисовое море по направлению к лесу, покрывавшему почти всю долину.
Солнце палило невыносимо, так что он почувствовал облегчение, когда ступил под прохладную сень леса. Лес был непроницаемый, сумрачный, густо заросший кустами черники и ежевики. Продираясь сквозь заросли. Жиль расцарапался в кровь, но зато смог на бегу сорвать несколько ягод. Дикие ягоды оказались кислыми и обожгли ему желудок, но все же несколько утолили жажду.
Подъем по заросшему лесом склону был нелегок, и сердце в груди Жиля стучало, как барабан.
Его дыхание было громким, как шум, что издают кузнечные мехи, и Жиль подумал, что если сенека уже пустились за ним в погоню, то они скоро настигнут его, и тогда все пропало. Пожалуй, лучше было бы не
уходить слишком далеко от индейского лагеря, а найти поблизости укрытие и спрятаться в ожидании ночи.
Его преследователи, конечно, не подумают, что он мог остаться так близко от лагеря врагов, но главную опасность представляли собою оставленные им следы — Тим не раз восхвалял невероятное чутье индейских следопытов.
Его слух привлекло журчание ручья, одного из тех, что десятками сбегали к реке. Жиль подумал, что ручей — наилучший способ скрыть следы, вошел в воду и стал подниматься вверх по течению. Прохладная вода сразу принесла облегчение его усталым, ободранным ступням.
Он услышал, как со стороны все еще слишком близкой индейской деревни донеслись громкие крики: его бегство было обнаружено. Сейчас начнется охота, и если ему не удастся быстро найти укрытие, то нового плена не избежать.
Он огляделся вокруг. На берегу ручья росло большое дерево, без сомнения, весьма почтенного возраста. Одна из его ветвей нависала над водой, и, возможно, ему удастся добраться до нее…
Взобравшись на торчавший из воды валун, Жиль вытянул над головой руки, как мог выше, слегка присел, чтобы посильнее оттолкнуться, и прыгнул, моля в душе Бога, чтобы его прыжок оказался достаточно высоким, потому что, приземлись он после неудачного прыжка на скользкий камень, наверняка переломал бы ноги, да и преследователи должны уже быть неподалеку…
Пальцы юноши коснулись коры и вцепились в ветку изо всех сил. Какой-то миг он висел над водой, переводя дыхание, затем собрался с силами и взобрался на ветку. Усевшись на ней верхом, Жиль стал осматривать дерево.
Это был старый могучий бук, похожий на те, что встречались в лесах Бретани. Жиль подумал, что сам Бог помогает ему: он замечал, что в долго живущих деревьях, в разветвлении ствола, часто образуется дупло, в котором может спрятаться человек. Не теряя ни секунды, он попытался взобраться выше.
Бук был высоким, но, подстегиваемый опасностью, исходившей от приближающихся преследователей, хотя их еще не было слышно. Жиль моментально вскарабкался на дерево и облегченно вздохнул: дупло было там, где он и рассчитывал, образуя у основания покрытых листьями ветвей нечто вроде глубокой колыбели, в которой Жиль и устроился. Снизу он был совершенно невидим, прохладный мох устилал дно и стенки дупла: это было особенно приятно для его ободранной спины, недавние раны, нанесенные пряжкой пояса, снова разболелись.
