— Мальчик прав: ты нуждаешься в пище и отдыхе. Поскольку ты принес слова Великого Белого Вождя — с этой минуты ты мой гость…
Он сделал повелительный жест, и двое воинов, которые еще секунду назад были готовы разорвать белого человека на куски, насладившись его криками как наинежнейшей музыкой, заботливо отнесли его в хижину, соседствующую с хижиной вождя.
Некоторое время спустя Жиль был накормлен вареным маисом и жаренной на угольях рыбой, к его ране приложили компресс из целебных трав, закутали в теплое одеяло, и он погрузился в глубочайший сон, который должен был помочь ему восстановить силы, израсходованные за последние часы, самые мучительные в его жизни…
Когда он проснулся, то по сторонам своей постели увидел двух женщин, являвших между собою разительный контраст. Свет маленького костра усиливал красоту Ситапаноки и подчеркивал дряхлость другой женщины, похожей на высохшую мумию. Старуха курила трубку с торжественностью старого пирата, сидящего на юте своего корабля. Жиль поспешно отвернулся от нее.
Приподнявшись на локте, он улыбнулся молодой индианке.
— Если твой супруг сделает тебя моим стражем, то я буду счастливейшим человеком в мире! — прошептал бывший ученик коллежа Св.Ива в Ванне, инстинктивно найдя слова, подсказанные ему истинно французской галантностью. — Эта женщина куда менее приятна, — добавил он, указав кивком головы на старуху с трубкой. — Я бы охотно обошелся без нее…
— Сагоевата слишком мудр, чтобы не знать, что в сосновом лесу, высушенном летним зноем, никогда не зажигают костра. Эта женщина сторожит вовсе не тебя, она сторожит меня, потому что это моя свекровь. Ее зовут Немисса. Земли, на которых мы сейчас находимся, по обычаю ирокезов принадлежат ей.
Эти слова произвели впечатление на Жиля, и он слегка поклонился старой женщине; та ответила ему ледяным взглядом и снова принялась пускать дым из своей трубки, будто его здесь вовсе не было.
— Похоже, я ей совсем не нравлюсь, — вздохнул Жиль. — Во всяком случае, пора вставать.
Я должен увидеться с твоим супругом.
Он было отбросил одеяло, но вовремя вспомнил, что на нем нет никакой одежды, если не считать толстого слоя краски, которым его покрыли перед пыткой, и снова закутался в грубую ткань.
Тотчас же старая Немисса вскочила со своего места и преградила ему дорогу, произнеся при этом какие-то слова.
— Ты не должен выходить, — перевела Ситапаноки. — Мы здесь как раз для того, чтобы помешать тебе покинуть хижину. Сагоевата сейчас принимает другого вождя у Костра совета и не хочет, чтобы тот прознал о твоем присутствии.
— Кто он, этот «другой вождь»?
— Корнплэнтер, тот, кого называют Сажающий Маис…
— Я слыхал о Корнплэнтере, — сказал Жиль, без удовольствия вспомнив о странном поручении Вашингтона. — Говорят, что он завидует твоему супругу и хочет заполучить тебя. Что он здесь делает?
— Ты слышал правдивые слова… Вот уже дважды я избежала попытки похищения, которые мог организовать только этот человек, но Сагоевата отказывается в это поверить, потому что сам он благороден и не ходит кривыми тропами.
— Разве ирокезы не уважают жен своих братьев?
— Уважают, когда те из их племени. Я же происхожу из племени врагов, я здесь что-то вроде пленницы. Похитить пленницу — не преступление… Но я думаю, что Корнплэнтер прибыл сюда в надежде увлечь Сагоевату в набег на колонистов в Шохари. Это вверх по реке, в долине…
Жиль встал и, кутаясь в одеяло, шагнул к выходу из хижины, но Немисса стала перед ним со скрещенными на груди руками, суровая и непреклонная… Мягким, но решительным движением Жиль отстранил старуху со своего пути.
— Скажи ей, что я не выйду отсюда. Я просто хочу взглянуть на Корнплэнтера: мне нужно знать, как он выглядит…
Ему не пришлось далеко отодвигать шкуры, закрывающие вход: Большой совет племени сенека собрался совсем близко от хижины. В ночной темноте, освещенные пламенем костров, фигуры индейцев были отчетливо видны. Жилю показалось, что их здесь множество.
Большинство из них были молодые, сильные воины, раскрашенные яркими красками, что придавало им весьма устрашающий и грозный облик. Жиль увидел Сагоевату все еще с убором из орлиных перьев на голове, но на этот раз на вожде был надет — конечно, из-за важности происходящей встречи — великолепный красный мундир английского офицера, и юноша подумал, что в этом наряде вождь имеет довольно странный вид. Наконец, он разглядел стоящего напротив Сагоеваты в позе бойцового петуха могучего человека с медной, но более светлой, чем у Сагоеваты, кожей, на чьем выбритом черепе красовалось нечто вроде серебряной диадемы. Свисавшая с головы длинная черная коса была утыкана разноцветными перьями, тяжелые серебряные украшения оттягивали мочки ушей и были вставлены даже в нос. Его глаза пылали, а с презрительно искривленных губ слетали гневные слова…
