Время шло. Ветер посвежел. Один за другим затихли шумы индейского лагеря, и вскоре ничего не было слышно, кроме далеких вскриков ночных птиц… потом раздался храп, и Жиль понял, что Тиму все же удалось заснуть.
Внезапно Жиль почувствовал, что рядом кто-то есть. Звезды скрылись за облаками, и ночь стала непроницаемой, но он все же различил очертания склоненного человеческого тела, которое тотчас же распрямилось.
— Я перережу ваши ремни, — шепнул голос, — а затем и ремни вашего друга.
Голос был женский, но невозможно было понять, кто это: в ночной мгле смутно виднелось что-то, похожее на сверток темной материи. Руки нащупали ремни, просунули лезвие ножа под один из них, начали резать…
— Кто вы? — прошептал Жиль. — Я и не надеялся получить помощь от этих жестоких людей…
— Я та, кого вы спасли от птицы и из-за кого вы должны умереть. Я этого не стою… Я — рабыня…
— Пленница! — поправил ее Жиль. — Вы женщина моей расы. Как ваше имя?
— До того, как я стала хуже собаки, меня звали Гуниллой…
Нож у Гуниллы был очень острый: через несколько мгновений Жиль и Тим были свободны, но им понадобилось еще немного времени, чтобы размять затекшие мышцы.
— Что мы станем теперь делать? — шепнул следопыт. — Как перебраться через частокол?..
— Один из столбов частокола подпилен, так что можно сдвинуть кусок… По крайней мере вам, мужчинам, это по силам, — ответила Гунилла. — Если бы я могла это сделать сама, то давно бы убежала отсюда.
— Что ж, — прервал ее Жиль. — Значит, теперь вы бежите с нами! Показывайте дорогу.
Идя цепочкой друг за другом, они бесшумно, как кошки, пересекли площадь. Впереди шел Тим, затем пленница индейцев, за ней следовал Жиль. Когда же они достигли хижин, дорога, указанная Гуниллой, привела их к жилищу вождя, и Жиль, движимый силой, более могучей, чем его собственная воля, замедлил шаги… Здесь, совсем рядом с ним, была женщина, одна мысль о которой обжигала его.
В хижине было темно. Полог из оленьих шкур скрывал вход, но закреплен был плохо, и ночной ветер легонько раскачивал шкуры, будто просил, чтобы чья-нибудь рука подняла их… Сердце Жиля забилось в груди, подобно тяжкому молоту, бьющему по наковальне, им снова овладело пламя желания, властное, непреодолимое, как и то чувство, что охватило его совсем недавно, хотя он и был привязан к столбу пыток, заставило его даже тогда позабыть обо всем, вплоть до приближающейся смерти…
Ситапаноки была тут, в двух шагах… Достаточно было поднять руку, чтобы приблизиться к ней, коснуться ее… или просто взглянуть, как она спит…
«Это безумие! — шепнул ему устрашенный его порывом голос рассудка. — Не искушай дьявола!
Беги прочь!»
Но ноги не слушались Жиля, они словно приросли к земле, налившись каменной тяжестью.
Если он сейчас уйдет, то никогда больше не увидит эту красоту, делавшую из индианки ожившую богиню Любви… Мысль об этом была ему непереносима. Увидеть ее! Увидеть ее еще раз, пусть даже ценой жизни!
Чья-то рука ухватилась за руку Жиля, пытаясь увлечь его за собой.
— Что вы делаете? — прошептала Гунилла. — Время не ждет…
— Только секунду еще… Оставьте меня…
— Оставить вас? Вы с ума сошли!
— Убирайтесь прочь! Идите к Тиму, через минуту я догоню вас. Помогите ему сдвинуть бревно и оставьте проход открытым.
Она вцепилась в него еще крепче, и он увидел, как в темноте ее глаза гневно блеснули.
— Вы что, спятили? Это же хижина вождя!
Если вы войдете в нее, то никто и ничто не спасет вас.
— Я знаю, — нетерпеливо ответил Жиль. — Идите же, говорю вам!
Он собрался уже оторвать от себя ее крепко сжатые пальцы, но она застонала от страха и сама отпустила его. Кожаная завеса приподнялась, появилась какая-то белая фигура, и Жилю, несмотря на темноту, показалось, что это само солнце.
Несколько мгновений Ситапаноки неподвижно стояла перед Жилем так близко, что он мог ощущать ветерок ее легкого дыхания. Не глядя на пленницу, индианка сделала ей знак уйти, и Гунилла исчезла в темноте.
— Чего же ты ждешь? — яростным шепотом произнесла индианка. — Почему не бежишь отсюда? Я уже давно слежу за «каменной девушкой»… Я знала, что она попытается освободить тебя. Чего же ты ждешь? Беги!
