Тем не менее, Василий Григорьевича взяли под стражу. На его марьинской квартире были обнаружены вещественные доказательства, неопровержимо свидетельствовавшие в пользу того, что Василий Григорьевич Абрамчук вел двойную бухгалтерию и подделывал документы с целью препроводить владелицу фирмы "Русская красавица" в места, как принято говорить, не столь отдаленные.
Стылый сначала показал, что подозревает итальянскую мафию, ибо она, как известно из мировой художественной литературы и талантливых итальянских кинофильмов, с давних пор использует быстро застывающую водную цементно-песчаную смесь, как испытанное средство избавления от честных тружеников прокуратуры и других правоохранительных органов, в том числе и частного профиля.
Однако Шуру квалифицированно взяли за жабры, и он чистосердечно признался, что вместе с Борисом Михайловичем его похитили с целью получения выкупа, и что Смирнов Евгений Александрович со своей любовницей Башметовой Марьей Ивановной просто оказались в ненужном месте в ненужный час.
Так получилось, что губы и брови одного из фотороботов, составленных Стылым, оказались весьма похожими на губы и брови Василия Григорьевича. После опознания (Шура был вышколенный чекист, и выявить среди честных людей жулика ему не составило труда) подлый бухгалтер загремел на всю катушку.
Стылый покинул больницу первым. И немедленно поехал к Паше Центнеру и все рассказал. Восставший из могилы поздравил восставшего из бетона с освобождением и признался, что ни минуты в таковом исходе событий не сомневался. В конце встречи, уже за коньяком, в теплой беседе, очень похожей на дружескую, Шура (дымя сигарой, естественно) спросил благородного бандита о божественном шансе.
В ответ Паша неохотно выцедил, что данное мистическое явление он называет другими словами и вообще трепаться об этом не следует, потому что "крайняя маза пиздежа не любит". Помолчав, добавил, что имел более высокое мнение об IQ, то есть коэффициенте интеллектуального развития участников поставленной им драмы. К чему было возиться со шкафом, если можно было просто дождаться многолюдного вечера и без всяких там штучек типа порчи ковра и сейфа сбросить бра на пол, подтащить его к себе и без помех, элиминировав неудачу, устроить короткое замыкание с последующим небольшим, но очень дымным пожаром? Тем более, что вилка настенного светильника сидела в розетке намертво и ни при каких обстоятельствах не выскочила бы?
Шура на это замечание глубокомысленно не ответил и перевел разговор на другую тему – он почувствовал, что телесные повреждения, полученные Марьей Ивановной в результате падения сейфа, солью лежат на сердечных ранах его собеседника.
На прощанье Паша Центнер сказал, что следствию по "Бетонному делу" уже придано нужное направление и скорость, и потому ни о чем беспокоится не стоит. Стылый, крепко пожимая тяжелую бандитскую руку, троекратно заверил ее обладателя в абсолютной лояльности к нему своих товарищей.
В ответ на это заявление Паша Центнер вручил Стылому визитку, затем вторую; ее он попросил передать Евгению Александровичу.
– Пусть звякнет, поболтаем о путях и методах борьбы с парниковым эффектом, – сказал он, двусмысленно улыбаясь.
* * *
Марью Ивановну поместили в "Склиф" с диагнозом: "Сочетанная травма. Перелом 10-11 ребер справа. Перелом левой большой берцовой кости в С\3 со смещением. Рваная рана поясничной области справа. Ушиб головного мозга легкой степени. Ушибленная рана головы. Рваная рана левой икры". Через неделю после помещения в больницу ей был сделан остеосинтез левой большой берцовой кости штифтом.
Перед выпиской Марьи Ивановны Смирнов поучил историю болезни, которая завершалась следующими словами: "... Послеоперационный период протекал гладко. Раны зажили. Швы сняты в срок. В настоящее время ходит с помощью костылей. В удовлетворительном состоянии выписывается в РТП. Анализы крови и мочи в пределах нормы. Антитела к ВИЧ и HCV не обнаружены, антиген к HBS не обнаружен. Реакция ИФА и МРП отрицательны".
Последние три предложения истории болезни оказали на Смирнова магическое воздействие, вследствие которого он легко преодолел подспудное мужскую боязнь законного брака.
