Смирнов ничего не вспоминал, он пытался представить себя большой серой мышью, загнанной в угол. Мыши не получилось, получилась ощерившаяся крыса, или, скорее, помесь крысы с выведенным из себя аллигатором.
– А как Бориса Михайловича можно достать? – похвалив свое воображение за мужество, поднял глаза Смирнов.
– Это трудно. Даже в супружеской постели между ним и женой Софочкой наш человек лежит.
– Шутишь?
– Как хочешь, – дернул плечами Стылый. – Но я тебе скажу, что всенародно избранный так не охраняется, потому, что так не боится.
– А что он за человек?
– Трудоголик. И гомик активный.
– А кого же он е...? Охрану?
– В общем, да... Начальник службы безопасности при наборе кадров учитывает наклонности шефа.
– Так ты не шутил, говоря, что между ним и женой качок пассивный лежит?
Стылый загадочно улыбнулся.
– Ну, ладно, мне пора кормить верблюдов, – сказал он, дружески смотря в глаза собеседника. – Но ты на всякий случай имей в виду, что может быть, сейчас в Гизе, близ величественной пирамиды Хеопса, Юлию Кирилловну вынуждают получать второе подряд незабываемое удовольствие.
Смирнов, сжав кулаки, подался к Стылому.
– Вру, вру, вру, – заслонился тот ладонями. – Никаких пирамид Хеопса. Только Нил и только кровожадные крокодилы! Кровожадные и самые большие в мире. Некоторые, между прочим, достигают в длине десяти и более метров.
– Сволочь.
– Почему сволочь? А ты уверен, что ее доводку до требуемой кондиции поручили мне одному? А если, как это у нас принято, еще кто-нибудь работает по этому делу в другой плоскости?
Смирнов встал, подошел к телефону. Набрал длинный номер. Ответила Юлия:
– Да, милый.
– Как ты там?
– Нормально. Как ты?
Смирнов почувствовал, что рядом с Юлией кто-то есть, и потому она не склонна продолжать разговора. Евгений Александрович не любил быть третьим лишним и потому сразу перешел к делу.
– Ты там будь осторожнее. Не ходи одна по городу и в Ниле не купайся – Там крокодилы. Договорились?
– Договорились. Я позвоню тебе позже. Тут меня один немец белокурый достает...
Юлия почувствовала, что Смирнов почувствовал. И, как всегда, отредактировала ситуацию в свою пользу:
– Он такой представительный, настоящий фриц, а жена у него – ты ухохочешься – маленькая семенящая китаянка с маленькими ножками и двумя сыновьями, полуистинными арийцами, полукитайцами.
Смирнов знал, что европейские мужчины своим туземным эмансипированным женщинам предпочитают неграмотных, но домовитых жительниц Китая и Юго-Восточной Азии.
– Она тебе глаз не выцарапает?
– Как? Она у себя в номере, а мы – у меня!
Они засмеялись.
– Ну ладно, – совсем отошел Смирнов. – Будь осторожна. У меня есть серьезные основания полагать, что...
– Не порть мне настроения, милый. Я позвоню позже. Этот немец меня достал. Так прижал, что не знаю, что и делать...
– В шахматы, что ли играете?
– Да, Испанскую партию. Ладно, милый, я, кажется, увидела как минимум ничью...
Положив трубку, Смирнов уселся напротив Стылого. Насадил его на взгляд.
Тот поерзал. Подвинул к Смирнову пачку сигарет:
– Кури.
Евгений Александрович закурил. Он думал, ехать ему в Египет или нет.
– Не надо в Египет, – ответил Шура. – Максимум, что ей могут там сделать, так это подбросить в постель морского ежа.
Ежи в Египте были колючие. Смирнов знал. Наступил однажды.
– И вообще забудь пока о ней. В настоящей ситуации она ничего не решает, – продолжил Стылый, наблюдая, как Смирнов курит. Сам он бросил эту вредную привычку, но иногда ему хотелось наплевать на свое здоровье. – Она уже сделала свой выбор, ты об этом недавно говорил. Она как метеорит, который не свернет, и который долбанет в первые попавшиеся ворота, чтобы рассыпаться в песок. Все решаешь ты. Ты, который может свернуть, может вернуться и может обойти.
Смирнов курил, выпуская дым к потолку.
– Так что ты решил?
– Надо с ней поговорить, – ответил Смирнов, докурив сигарету до фильтра.
– Ты знаешь, что Остроградская ответит, – поморщился Стылый запаху горящей пластмассы. – Она не отступит еще и потому, что будешь просить ты. Она – Дева, упрямая Дева, ты сам только что говорил.
Смирнов набычился. Он понял: "Юлия – Дева. Человек несгибаемой воли. А ты Рыба. Перекошенная камбала, камбала, сердцем прижавшаяся к затхлому донному илу".
