– Спасибо вам, господин Тристан.
– Этот мальчишка с вами? – осведомился хромец так же хмуро.
– Да. Это мой паж.
– Следуйте за мной, мадам. И вы, господа, – тоже.
Мы снова шли по лесу, но уже не вдвоем с Брике, а в окружении множества людей. В разных местах из-за деревьев мелькали шляпы крестьян, украшенные белыми роялистскими кокардами. Повстанцы разговаривали на местном наречии, которое я плохо понимала. Ясно было только то, что завтра утром начнется нечто невообразимое.
– Вы знаете, что ваш отец во Франции? – глухим голосом спросил Тристан Отшельник.
– Мой отец во Франции?!
Я не ожидала услышать нечто подобное. Мой отец, как я привыкла считать, находится в Вене, в эмиграции, на службе у императора Франца. В Вену я столько раз пыталась уехать. И тем более удивительно слышать о том, что принц де Тальмон во Франции.
– Да, мадам. Сейчас он в Бретани. Но еще неделю назад мы встречались в Шато-Гонтье, в Иль-и-Вилэне.
– В Шато-Гонтье! Это же наш замок! Вы видели моего отца собственными глазами, Тристан?
– Как вижу вас. Связь среди повстанцев хорошо налажена.
– Но почему он оказался здесь? Каким образом?
Тристан Отшельник взглянул на меня с полнейшим удивлением.
– Ваш отец – один из вождей великой католической армии, мадам! И вам это не известно?
– Впервые слышу о такой армии.
– Завтра вы ее увидите. За каждым кустом нынче таится повстанец. Каждая деревня выставит по доброй сотне воинов за Бога и короля. Мы прогоним всю эту революционную сволочь и установим над Анжу, Вандеей и Бретанью знамя Людовика XVII.
Я с трудом привыкала к патетическому слогу, господствовавшему в речах, когда дело касалось мятежа. И плохо верила в высокие душевные побуждения каждой анжуйской деревни. Воюют чаще всего из-за собственной выгоды – так и говорили бы об этом прямо.
Наш отряд по узкому мостику переходил глубокий холодный ручей. Дергающейся прихрамывающей походкой перешел на ту сторону Тристан, впереди меня шел маркиз де Лескюр. Я уже было ступила следом за ним на шаткую узкую жердь, соединяющую оба берега, и тут же ощутила сильный толчок в плечо. Мне не удалось удержаться на мостике, и я соскользнула в воду, оказавшись в ручье по колено.
Я в бешенстве обернулась, не сомневаясь, что меня толкнули нарочно. Ответом и подтверждением моей догадки были два узких, сведенных ненавистью глаза, Герцог де Кабри, вот мерзавец!
– Мадам, все в порядке?
Маркиз де Лескюр бросился мне на помощь, подал руку, помогая снова взойти на мостик:
– Что вы стоите, герцог? Помогите женщине!
– Нет, ради Бога, не надо! – вскричала я раздраженно.
– Мне вполне хватит вашей помощи, маркиз.
– Почему вы упали? В чем причина?
– Ни в чем. Я устала и оступилась, – произнесла я, считая ниже своего достоинства жаловаться на герцога.
Мерзавцем он был, таким же и остался. Ну и мелочная же душонка! До сих пор не забыл того, что давно уже стерлось в моей памяти. Мне вспомнились собственные слова о душе гнилой, как сердцевина червивого яблока. Так оно и есть. Тогда я точно выразилась.
Сдерживая слезы, я прошла в дом лесника. Тристан распорядился, чтобы нам дали поесть, и мы с Брике не заставили себя просить дважды. От выпитого вина мне стало жарко, я сбросила шаль, сняла чепчик и с удовольствием распустила золотистые волосы по плечам. Отблески свечей придавали локонам платиново-медный оттенок. Мужчины, ужинавшие вместе со мной, уставились на меня так, словно впервые увидели.
– Что такое? – проговорила я удивленно, чувствуя, что невольно краснею.
– Ну и чудеса! – изумленно протянул герцог Булонский.
– Я вас только сейчас разглядел. А вы, оказывается, прехорошенькая!
– Ах вот что? – сказала я, успокоившись. – Да, была когда-то.
– Да не когда-то, а сейчас, черт возьми! Ну и дела, ничего не скажешь. Вот только эта царапина – где вы ее получили?
Я осторожно прикоснулась к щеке.
– Так… Было дело.
Я выпила еще целую кружку сидра, не думая о том, что могу захмелеть. В домишке лесника было тепло, даже жарко, и от этого клонило ко сну. Румянец вспыхнул у меня на щеках, глаза закрывались.
– Погодите спать, мадам.
Тристан Отшельник словно бы и не пил ничего, оставался все таким же суровым и мрачным.