Она шепотом назвала мне домашний адрес судьи.
– Его еще надо уговорить, – предупредила она многозначительно.
– Я должна буду с ним спать? – прямо спросила я.
– Может быть. Если вы хотите спасти своего друга… Спасти! Я горько усмехнулась. Вряд ли мне это удастся.
Я хотела бы узнать, где Рене находится и что ему грозит. Во всяком случае, адрес у меня был. В полдень я отправлюсь к гражданину Коффиналю, но, честно говоря, пока не представляю, как буду себя вести.
А после этого надо будет зайти на рынок и навестить Жанно и Шарло в Сен-Мор-де-Фоссе. Им было там хорошо, я в этом убедилась. Мне не хватало присутствия сына, но я не могла не признать, что в Париже мы жили хуже и беднее, чем он в деревне. Крестьянка, показавшаяся мне такой скаредной и сварливой, оказалась не такой уж плохой, и Маргарита, которая сама была родом из пикардийской деревни, даже с ней подружилась. Там у детей были хлеб, молоко и масло, – что здесь удавалось достать лишь с большим трудом.
– Научи меня, – сказала Аврора, наблюдавшая за моими руками.
Я показала ей несколько движений, она старательно пыталась запомнить.
– Это не так легко, – сказала она наконец. – А ты все очень быстро делаешь, даже в глазах мельтешит.
– Еще бы. Я училась этому шесть лет в монастыре. Знала бы ты, как мне это не нравилось.
– А меня монахини в Понтави учили разве что мыть полы и чистить кастрюли.
Я улыбнулась. Аврора уже совсем взрослая. Она не убегает, как прежде, куда-нибудь играть, а честно пытается научиться вязать кружева. Пальцы у нее двигались пока медленно и неловко, тонкая нить все время выскальзывала и связывалась в узлы. Я терпеливо показывала снова и снова. Может быть, Аврора когда-нибудь сумеет стать помощницей.
– Вот было бы хорошо, если бы у меня было платье с такими кружевами, – произнесла она, вздыхая.
Я вздохнула в свою очередь.
– Радость моя, ты была бы в нем очень красива.
– Да. Как те девочки. Ну, из соседнего особняка.
В соседнем особняке жили дочери нувориша, разбогатевшего на спекуляциях. Я почему-то вспомнила, как еще в Тоскане с завистью следила из-за кустов за дочерями графа Лодовико дель Катти. Меня и на десять шагов к ним не подпускали.
– Я знаю, мама, ты не виновата. Ты стараешься. И все так сразу на нас навалилось. Я не люблю Революцию. Это она выгнала нас из дома.
Я внимательно взглянула на девочку. Фиалковые глаза ее затуманились, она очень серьезно смотрела на меня. Она все понимает. Она перестала быть ребенком гораздо раньше, чем я это заметила. Я обняла ее, прижала ее голову к груди.
– Ты помнишь наш дом?
– Да. Ты уезжала в Версаль и приходила поцеловать нас на ночь. На тебе было голубое платье, такое душистое, шуршащее. Я помню, как оно шелестело. И бриллианты в ушах… От тебя пахло розмарином. А еще я помню твой день рождения, когда ты подарила мне нитку жемчуга и клетку с канарейкой. Мы так хорошо жили тогда.
Спохватившись, она горячо добавила:
– Но ты и сейчас красивая. Ты правда очень красивая. Ни одна женщина не может быть красивее тебя.
Я невольно улыбнулась, зная, что она говорит искренне.
2
Слегка подобрав подол длинной потрепанной юбки темно-коричневого цвета, я быстро спускалась по узкой грязной лестнице. Скоро полдень. Если я хочу застать Коффиналя дома за обедом, необходимо поторопиться. Хоть бы удалось узнать что-то о Рене… Судья наверняка что-то знает. Но захочет ли он сказать мне хоть что-нибудь? Это еще вопрос.
– Добрый день, гражданка!
Я вздрогнула от неожиданности и раздражения. Снова этот Белланже! Скрестив ноги и опираясь на перила, он со странной улыбкой смотрел на меня.
– А, это вы, гражданин Белланже, – сказала я, почти не скрывая досады. – Позвольте мне пройти, я очень спешу.
– Куда это ты спешишь, Жюльетта?
От этого «ты» меня передернуло. Наверное, я никогда не привыкну к тому, что каждый голодранец может мне тыкать. А от этого Белланже так много зависит. Мы же ему почти ничего не платили.
– Так куда ты идешь, гражданка?
Похоже, он и не думал пропускать меня. Я почувствовала, что щеки у меня начинают пылать. Господи, как мне хотелось высказать в лицо этому субъекту все, что я думаю о нем и о других самодовольных болванах, подобных ему. Но я напомнила себе, кто я сейчас. Сдержавшись, я попыталась ответить как можно более миролюбиво, чтобы пресечь все остальные попытки заигрывания.
