– Не надо мне никаких «но». После этих «но» всегда говорят какую-нибудь глупость. Хватит болтать. Одевайтесь скорее. На чердаке есть лестница, пусть ваш муж спустит ее из окна. Вы выберетесь из дома незаметно.
С помощью Маргариты я быстро одевала мальчиков в теплые куртки, башмаки и кюлоты. Нашлись даже картузы и два шарфа. Вся одежда была старая-старая и, наверно, еще с начала века… Для Авроры нашлось нечто более новое: плащ с бретонским капюшоном и платок. Я даже не смела верить в удачу.
– Давайте быстрее! – командовал Розарио. – Уже восемь утра, нам давно пора убираться.
Я получила обещанные три луидора золотом и спустилась по лестнице вслед за своим мнимым мужем. Утро было прохладное, но солнечное, дождя не ожидалось. Казалось, сама погода благоприятствовала нам. Я с удвоенной энергией принялась помогать спуститься Маргарите.
Несмотря на то, что мы оказались по другую сторону усадьбы папаши Бретвиля, я все же услышала звонкие голоса множества женщин, успевших прибежать на зов Мюзетты и моментально расхватавших хлеб по дешевке. От обещанных Республике сорока буассо ничего не осталось, и папаша Бретвиль мог злорадно хохотать. Реквизиторы могли теперь браниться и бесноваться, но забирать было нечего, а стрелять в крестьянок они не смели.
Уже спокойным шагом мы миновали выгон и перешли речку по узкому бревенчатому мостику.
3
В середине октября 1793 года я снова оказалась в Париже.
Угрюмо и неприветливо встретил меня этот город. Помрачневшим, посуровевшим, скучным и аскетичным – вот каким он мне показался. Был уже вечер, и улицы Парижа словно вымерли. Приближался час появления патрулей, и жители, вероятно, не испытывали желания попадаться им на глаза.
– Ваше сиятельство, – внезапно сказал Брике, когда мы остановились на углу улицы Круа-де-Рети-Шан. – Я, пожалуй, теперь с вами расстанусь.
Я молча смотрела на него, мало что понимая. Его присутствие стало само собой разумеющимся, чем-то весьма обычным.
– Что ты хочешь делать, Брике?
– Приключения наши кончились, ваше сиятельство. Париж для меня – все равно что дом. Здесь я не пропаду. Мне скоро будет шестнадцать. Я, наверное, запишусь в армию.
– Ты решил стать республиканцем?
– Мне до этого нет дела. Что республиканцы, что аристократы… Я при всякой власти сумею устроиться.
Находя, что ход его мыслей весьма трезв, я протянула ему несколько бумажных ассигнаций.
– Возьми. Так тебе будет легче на первых порах.
Он взял деньги. Я порывисто привлекла подростка к себе, поцеловала в лоб, и он впервые не сопротивлялся этому.
– Храни тебя пресвятая дева, Брике. Ты сделал мне много добра.
Он кивнул.
– Вы добрая женщина, ваше сиятельство. Может, если старые времена вернутся, я вам еще пригожусь. Вы знаете, где меня вернее всего можно найти.
– Где же? – спросила я в недоумении.
– В тюрьме, само собой. Я от этого никогда не вылечусь.
Шмыгнув носом, он зашагал прочь, и его треуголка быстро растаяла в сумерках.
– Это к лучшему, – сказал Розарио. – Теперь нас меньше.
В действительности нас стало совсем мало: я, брат и Аврора. Маргариту с мальчиками мы уговорили остаться в одной из деревень, Сен-Мор-де-Фоссе, совсем недалеко от Парижа. Сколько усилий я приложила, чтобы уговорить крестьянку приютить их. Та наотрез отказывалась, считая нас очень подозрительными особами. И тогда я решилась на последний шаг. Я достала из кожаного мешочка кольцо с великолепным огромным сапфиром и показала его крестьянке. Глаза у нее блеснули. Меня мучил стыд от того, что я вынуждена расстаться с подарком Луи Мари. Последним подарком. Но другого выхода не было. На мгновение задержав кольцо в своей ладони, я отдала его крестьянке. Она согласилась содержать детей и Маргариту в течение какого-то времени.
– Но девчонку все равно забирайте, – заявила она, имея в виду Аврору.
– Она уже такая большая. И ест, наверное, за двоих. Нет, мне такая обуза не подойдет…
Аврора пошла с нами в Париж. Розарио успокоил меня, говоря, что мы выдадим ее за нашу дочь. Но как? Мне было двадцать три года, я не могла иметь одиннадцатилетнюю дочь. Мой возраст и возраст Авроры любому покажется подозрительным.
