Сталин слушал рассказ очень внимательно, а в конце весело расхохотался, восприняв эту историю как комедию.
ЗАМАНЧИВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ, КОТОРОЕ НУЖНО ЗАБЫТЬ
Жена бывшего секретаря Сталина В. Кюссе в конце 50-х годов рассказывала.
В 1928 году Сталин предложил Бухарину:
— Ты будешь главным теоретиком партии, а я ― главным организатором и руководителем. И мы оба, как Гималайские вершины, будем возвышаться над всеми.
Секретарь Сталина сказал жене: забудь, что мы слышали эту фразу. Однако предусмотрительность не спасла их: его расстреляли, она 17 лет просидела в тюрьме.
Во второй половине 20-х годов Ворошилов обвинял Радека в том, что он плетется в хвосте у Льва Троцкого. Радек ответил эпиграммой, которая кончалась словами:
БЛЮСТИТЕЛЬ РОССИЙСКОЙ ТРАДИЦИИ
Старый коммунист Петр Чагин, в прошлом один из видных работников Ленинградской партийной организации и близкий Кирову человек, рассказывал о разговоре, который состоялся в 1926 году на обеде у Кирова вскоре после избрания его секретарем Ленинградского губкома. Кроме Кирова, Чагина и некоторых других ленинградских большевиков присутствовали Сталин и Томский. Застольная беседа, как часто в то время, свелась к теме: трудно партии без Ленина. Все согласились с тем, что партией следует руководить коллективно. Сталин не участвовал в разговоре, но потом встал и, обойдя вокруг стола, сказал: «Не забывайте, что мы живем в России ― стране царей. Русский народ любит, когда во главе стоит какой-то определенный человек, ― подумав, Сталин добавил: ― Конечно, он должен выполнять волю коллектива». Тогда еще никто не подумал, что Сталин предлагает в такие цари себя.
1929-1934
НА ПУТЯХ К ЕДИНОВЛАСТИЮ
Ни один самый смелый и гениальный провокатор... для дискредитации... социализма, для взрыва его изнутри не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики... Позорно и постыдно для пролетарских революционеров дальше терпеть сталинское иго, его произвол и издевательство над партией и трудящимися массами. Кто не видит этого ига, не чувствует этого произвола, кто не возмущается им, тот раб...
М. Рютин. Ко всем членам ВКП(б).
Однажды, объезжая деревни, Сталин спросил у зажиточного мужика, почему он не дает хлеб. Тот ответил:
— Спляши ― дам.
Оскорбленный Сталин ушел со двора.
Сталин любил рассказывать эту историю, из самолюбия заменяя себя пропагандистом.
Классовая ненависть к кулакам у Сталина замешана и на личной обиде.
В конце 1929 мне было 4 года, и я ходил в младшую группу детского сада. Воспитательница просвещала нас:
— Дети, в нашей стране идет коллективизация. Раскулачивают кулаков ― сельских богачей. Это остатки классовых врагов. Они сопротивляются. Товарищ Сталин учит, что перед тем, как погаснуть, свеча вспыхивает особенно ярко. Сопротивление кулаков ― последняя вспышка обостряющейся классовой борьбы.
Как ребенок поколения политически и идеологически обработанного, я хорошо запомнил слова воспитательницы. Только классовая борьба не закончилась с «последней вспышкой» кулацкого сопротивления. Впереди были еще борьба с троцкистами, с бухаринцами, с оппозиционерами всех мастей, с врагами народа, с меньшевиствующими идеалистами, с вульгарными социологами, с формалистами, с вейсмонистами-морганистами, с космополитами, с врачами-убийцами и т. д.
Все мое детство я ― ребенок, росший при электрической лампочке, ― хотел проверить, правда ли, что свеча ведет себя столь странно? И все же главная странность, что этот пример убедил не только детей, но и взрослых.
В конце 50-х годов, учитывая возраст и литературоведческую бесплодность, научного сотрудника Института мировой литературы Ивана Ивановича Чичерова отправили на пенсию. В этом Чичеров видел вопиющую несправедливость к нему ― старому большевику. В числе пережитого Иван Иванович вспоминал, как он, молодой коммунист, по партийному призыву поехал в деревню проводить коллективизацию. При нем был небольшой вооруженный отряд. Они выгоняли всех, кого считали кулаками и подкулачниками, из изб и отправляли в гибельную ссылку. В этих насильственных действиях, по мнению Чичерова, была жестокая классовая необходимость. Выселение сопровождалось еще более ужасным событием. Обреченные на испытания люди понимали, что младенцы не выдержат мытарств. В ночь перед высылкой матери задворками пробирались к сельсовету и клали детей на крыльцо в надежде, что их ― невинных ― вырастят односельчане , чужие люди или государство. Этих детей, рассказывал Чичеров, собирали у порогов всех окрестных сельсоветов, свозили в самую большую комнату самого крупного сельсовета и клали там на пол. Умевшие ползать ползали, не умевшие лежали на половицах в чем мать родила или в чем принесла. Послали «наверх» запрос, что делать с младенцами. Вскоре получили распоряжение: не позволять ни кормить, ни брать детей, так как, во-первых, младенцы классово чуждые, а, во-вторых, следует пресечь порочную эксплуататорскую практику кулаков подбрасывать своих детей государству или беднякам. Какое-то время дети жалобно плакали, потом уставали и лишь изредка судорожно всхлипывали и, наконец, угасали от голода. Их хоронили в общей могиле.
