Остался последний рубеж обороны Сушкиной – Айвай, Ломакина и сама Элеонора Константиновна.
После перерыва слово взяла Лариса Айвай. Она смотрит устало и говорит негромко:
– Долгое разбирательство, шумное дело. Много интриг и непорядочности, скандальности и маленьких гадких сенсаций. – Адвокатесса брезгливо морщится. – Нечестная конкуренция, борьба двух титанов, двух крупных фабрик красоты. И в этих стальных жерновах – судьба маленького человека. Милой хрупкой женщины.
Кто-то мог бы подумать, что адвокатесса говорит о себе, тоже хрупкой, поэтому она просит:
– Элеонора Константиновна, встаньте, пожалуйста.
И Элеонора Сушкина встает рядом с ней.
В зале тихо, все ждут продолжения. Они стоят – тонкие, как тростинки. Две слабые женщины, брошенные товарищами, оставшиеся без поддержки сильных мужчин. Вдвоем против целого мира.
В наступившей тишине отчетливо слышно, как упитанная массивная свидетельница Ломакина тяжело встает со своего места, приговаривая:
– Ох, как же это… Бабоньки… Да надо же вместе… – и перебирается, придерживаясь за спинки стульев, поближе к ответчице и ее последнему адвокату.
– Похоже, уже все сказано, предъявлено, выложено на стол, – с горечью говорит Лариса Айвай. – Нам остается ждать решения суда и надеяться, что в процессе долгих прений не позабылась суть.
Я внимательно слушаю.
– А суть в том…
Адвокат повышает голос, и он звенит благородным негодованием.
– …что красота спасет мир. И право женщины хранить и беречь эту красоту должно быть свято. Нельзя порицать ее за стремление оставаться красивой как можно дольше. И нельзя паразитировать на этом естественном порыве, преследуя свои корыстные цели! Но посмотрите, что происходит!
Лариса Айвай протягивает руку, чтобы поддержать покачнувшуюся Элеонору Константиновну.
– Два гиганта, два монстра сошлись в рукопашной, пустили в ход большие деньги и связи, сразились на глазах толпы, выясняя, кто круче… И дезертировали! Оставив на поле боя маленького слабого человека, которого фактически использовали втемную. И именно этот маленький слабый человек, если суд примет решение не в его пользу, заплатит за все и своей репутацией, и даже деньгами – напомню, речь идет о взыскании с моей подзащитной очень крупной для нее суммы.
– Вот так и будь честной, прямой и искренной! – громко сокрушается Антонина Ломакина. – Ага, высказывай свое мнение, режь правду-матку, с тебя за это шкуру и спустят!
– Элеонора Сушкина была неправа, – продолжает Лариса Айвай, грустно улыбнувшись своей доверительнице. – Искренность этому миру не нужна, а простодушие наказуемо: наивно было думать, что ее не используют. Что ж, если иск клиники «Эстет Идеаль» к Элеоноре Сушкиной будет удовлетворен в полном объеме, это будет значить, что мир ничуть не изменился. Сильные по-прежнему ломают слабых, помощи просить не у кого, судьба одиночки – быть втоптанным в грязь.
Она поворачивается, чтобы обнять тихо всхлипывающую Элеонору Константиновну, и они вместе, не размыкая объятий, садятся.
– И я с вами, я тоже с вами, бабоньки! – танком прет вперед Антонина Ломакина. – Будем с вами, как три мушкетерши!
В зале раздаются смешки, но они незлобливые, и во взглядах присутствующих угадывается сочувствие к неразумной, но милой и безвредной актрисе.
– У вас все? – спрашиваю я у адвоката и перевожу вопросительный взгляд на Говорова и представителя истца – клиники «Эстет Идеаль» Андрея Макарова. Ему пришлось сегодня трудиться меньше всех. Хотя надо отдать должное его профессионализму – вся работа была проделана заранее. Мысленно снимаю шляпку…
– Мне даже неловко, – извиняющеся улыбается он. – Но я должен представить еще одну запись.
Мне так и хочется спросить: может, не надо? Может, хватит уже? Мне жалко глупую Сушкину и эту отважную тетку-адвоката. Мне даже шумная грубиянка Ломакина, бесстрашно вставшая за оставшихся в меньшинстве своих, сейчас гораздо симпатичнее, чем Никита Говоров – сильный мужик, который безжалостно гнет свою линию.
Но я тоже должна, поэтому разрешаю воспроизвести еще одну запись.
…Общаются двое – мужчина и женщина. Это фрагмент разговора, не с самого его начала, поэтому понять, кто беседует, удается не сразу. Но голоса узнаваемые, особенно женский. Мы слышали его буквально только что!
