Дальнейшее исследование показало, что, действительно, поскольку ощущение красоты не есть результат абстрактно-логического проникновения в собственную сущность явлений, но целиком остается в сфере, пусть весьма сложного, специфического, но непосредственного восприятия, постольку объект этого восприятия и не может быть объективной красотой. Ведь непосредственное восприятие, давая нам правильный образ внешнего мира, в то же время никогда не бывает и не может быть тождественным объективным явлениям. Тем самым была определена следующая задача: найти такое содержание действительности, которое, не будучи объективной красотой, необходимо вызывало бы в нас субъективное переживание красоты. Однако в различных случаях объективные качества, радующие нас эстетически, представали столь несхожими, что, казалось бы, никак не могли вызывать одно и то же ощущение, правильно раскрывающее действительность.
Вновь единственно возможным оказалось предположение, что в ощущении красоты мы непосредственно воспринимаем не просто отдельные явления, но некую весьма общую закономерность, своеобразно проявляющуюся во всех тех конкретных объектах, которые представляются эстетически привлекательными. Но это предположение снова оказывалось в противоречии с традиционным представлением о специфике самого эстетического восприятия как восприятия, не способного улавливать глубинные сущности и закономерности, оставаясь чисто чувственным восприятием.
Разрешение этого противоречия стало возможным в результате внимательного исследования непосредственных форм познания. Оказалось, что опосредованное всем опытом и знаниями человечества непосредственное восприятие человека, в отличие от животной непосредственности, не только способно в конкретном данном явлении, не отрываясь, конечно, от его единичности и неповторимости, ощутить проявляющиеся в нем весьма глубинные сущности, но в значительной степени специфично этим. На этой способности непосредственного восприятия, в частности, базируется важнейшая форма общественного сознания — искусство, ибо художественный образ, с гносеологической точки зрения, и есть зримое выражение глубоких сущностей и всеобщих закономерностей в индивидуальном, конкретном явлении. Рассмотрение проблемы именно под этим новым углом зрения позволило нам прийти к первому фундаментальному выводу, касающемуся объективной основы чувства красоты.
Наконец, предлагаемая система, при всем том, что далеко не все аспекты проблемы прекрасного оказались углубленно и детально исследованы (по большей части, были намечены лишь самые общие координаты возможных поисков), дает, думается, методологический ключ к плодотворному решению многих более частных проблем, дает принципиальные ответы не только на собственно эстетические и искусствоведческие вопросы, но и на вопросы, далеко выходящие за пределы эстетической проблематики. Так, например, представляется многообещающим исследование несомненной внутренней, сущностной взаимосвязи основополагающих идей кибернетики с теорией красоты, понимаемой как результат и эмоциональный сигнал непосредственной познанности гармонических связей развития и одновременно как духовный стимул, движущий активной, мыслящей материей, стремящейся в человеческом творчестве ко все большей организованности естественных и общественных систем.
Как уже подчеркивалось, мы далеки от мысли считать эту работу последним словом понимания проблемы прекрасного. Однако, о чем также говорилось, хотелось бы верить, что изложенные здесь мысли не пропадут даром. Во всяком случае, если эта книга даст читателю толчок для самостоятельных размышлений, автор считает свою работу выполненной.
Ведь мир существует не только объективно — он существует и в голове каждого живущего человека. И от того, как он представляется каждому конкретному человеку сегодня, во многом зависит будущее. Не в том ли состоит сокровенный смысл всякой науки, чтобы не столько иву чат т. прошлое и настоящее, сколько духовно формировать будущее. Эстетика формирует будущее на стыке истины, человечности и красоты. Думать на эти темы серьезно — и значит, серьезно думать о будущем.
