Что же, такая позиция в философии не нова. Неожиданным оказывается здесь то, что автор, сделав красоту ничем внешне не обусловленной игрой сознания, противопоставляет ее как своеобразную диалектическую противоположность вполне материальной, вполне объективной пользе — исторически-конкретному общественному отношению товаропроизводителей в развитом товарном производстве. И не только противопоставляет, но и намертво связывает их между собой, утверждая, что пользу можно понять и определить только через красоту, а красоту через пользу.
Перед нами классический случай той самой путаницы, возможность которой отмечалась выше. Гносеологическая проблематика здесь оказалась полностью перемешанной с проблемами историко-экономического характера. Неудивительно, что это привело автора к действительно невероятным «превращениям» как красоты, так и пользы, апофеозом которых оказалось полное изничтожение эстетического отношения и красоты вообще. «Прекрасное и полезное, — пишет Кантор, — порождены трудом, его внутренними неизбежными противоречиями, это две стороны одной медали, два лика единой культуры — товарно-вещевой культуры — и неизбежно исчезнут с исчезновением этой культуры» 30.
Обосновывая методологически свою работу, Кантор ссылается на «классический марксовский анализ товара (воспроизведение диалектики его самодвижения, превращение внутренних противоположностей стоимости и потребительной стоимости во внешние противоположности товара и денег, дальнейшая «борьба» этих противоположностей и переход их в противоположность труда и капитала)»31. Марксовская методология действительно безупречна. И именно поэтому Маркс никогда не позволял себе теоретически соединять несоединимое. Если предметом его анализа был товар и товарные отношения, он не впутывал сюда гносеологические вопросы. Когда же он анализировал труд и его продукты в абсолютных определениях труда вообще, он не случайно именно здесь говорил и о чувствах-теоретиках, и о музыкальном ухе, и о чувствующем красоту формы глазе — обо всем том, что связано с родовой деятельностью человека, отличающейся от жизнедеятельности животного, поскольку эта деятельность — сознательный, целеустремленный труд, в котором участвует новая, человеческая субъективность.
Да, можно сказать, что, убив красоту, Кантор, в отличие от Канта, «положил конец» эстетике. В пределах своей книги, разумеется.
Хочется думать, что, вопреки известной пословице, «пример» не станет слишком «заразительным». Ведь с таким же успехом можно было бы противопоставить исторически конкретном материальной пользе и другие общие философские категории, скажем, истину или мораль, и уничтожив их как порождение товарного производства, раз и навсегда решить все «вечные» проблемы, «положив конец» этике, гносеологии и т. д. Тем более, что, если в нынешние времена, в век технической эстетики и дизайна, «на поверхности» находятся гипнотизирующие многих взаимоотношения красоты и полезности промышленных изделий, то были же и целые эпохи, когда не в пример острее вставали проблемы полезности и истины, полезности и нравственности (впрочем, эти проблемы достаточно актуальны и сегодня).
Мы побывали в величественной мастерской творящей себя материи, где в извечной борьбе с энтропией стихийные силы бытия порождали все новые формы — от простейших образований до человеческой вселенной, — пока слепая тенденция не перешла в новое качество. Мы стали свидетелями того, как в целенаправленном, универсальном труде, руководимом истиной и увлекаемом красотой, творится завтрашний день.
Очевидно, настало время спуститься с теоретических высот, откуда мы наблюдали за возникновением и развитием творческой, человеческой субъективности — истины, труда и красоты, — и посмотреть вблизи: что же и почему представляется нам красивым в реальной жизни. По-прежнему, как и тогда, когда мы покидали житейское во имя исследования всеобщих закономерностей познания и практики, перед нами лежат здесь две основные области: прекрасное в действительности и прекрасное в искусстве.
Гегель в своей «Эстетике» принципиально отказался от исследования прекрасного вне искусства на том основании, что здесь «наши представления о красоте слитком
