Красный лик - страница 149

Шрифт
Интервал

стр.

И вот — выписки из этой оскорбительной книги: русские люди необыкновенно самодовольны и чванны: начали считать себя страной Достоевского и Толстого, и баста…

Но считают ли их такими иностранцы?

Иногда, правда, не считают; но тогда приходит на помощь тот знаменитый подарок, который оставил Александр Дюма — «развесистая клюква».

Стоит только обозвать «развесистой клюквой» те наблюдения, которые делают над русскими иностранцы, если эти наблюдения им не по сердцу, — и баста! Право на дальнейшую инертность приобретено.

А неугодно ли вам, в минуты ипохондрии, вот такие наблюдения, которые сделал над русской душой некий сэр Галахад в своей книжке «Die Russische Literatur»?

Для русских русская литература всегда была источником поучения на тему о том, как жить. А для него, этого таинственного автора, — литература эта является тоже источником, на основании которого он выводит заключения о «русской душе»…

Но какие заключения… Нет лучшего материала, чтобы поднять на дыбы русскую душу против самодовольного жёсткого Запада…

Его книга — «есть руководство, — пишет автор, — по идиотизму русской литературы»! В заострённых эксцентрических формулах бросает он вызов всем русским.

— Да, — говорит он, — русская литература проповедует идеал всечеловека, но на самом деле она заменяет его идеалом всекретинизма…

— Кто является героем русской литературы? Иванушка-дурачок, Платон Каратаев, Аким, «идиот» — князь Мышкин… И это происходит потому, что у этого народа нет ни инициативы, ни подлинной, себя сознавшей души… В 862 году этот безобразный народ (ударение на «об») призвал варягов, а в 1917 году — компанию в запломбированном вагоне…

— Лавр веет над греком, индус созерцает лотос в Ганге, и оба они привязаны к земле; у русского народа нет никакой привязанности, нет никакого прикрепления к земле… У него нет тяготения к утончённости творчества, к заострению самосознания.

— Напрасно говорят, — говорит мой ночной собеседник, — что-де «монгольское иго» повредило самостоятельности русского народа… На Востоке всюду сияет легенда о Чингисхане и нет никакой скорби об «иге»… Равным образом в песнях персидских поэтов, в розах Шираза это иго не явилось чёрным пятном…

— Возьмите Достоевского и Толстого. Разве оттуда не смотрят на вас идеалы «идиота»?

— Достоевский поучает Европу, а во время путешествия по Европе он только и видел, что рулетку… В синей дали Умбрских гор, путешествуя по Италии, он не заметил флорентийских красот, он не остановился перед Мадонной Дрезденской галереи… Вместо этой показной, прекрасной, свободной, дивной культуры — он в романах своих открыл только клинику для больных душ… Его герои грязно блудят на клеёнчатых диванах, ничего не делают, их работа — психологическое одно непотребство.

В мире Достоевского нет окон, куда бы струился полный тишины и ясности солнечный свет. Там нет пения птиц… Люди погребены, как трижды мучимые углекопы, в шахтах своей души, они больны «психологическим колтуном»…

— Есть Бог? Нет Бога? — вот вопрос, вокруг которого герои Достоевского вертятся в пляске святого Витта. И «в этой монотонной канители нет ни человечности, ни божественности»…

Здесь — только безрадостная, больная, безраздельная сексуальность, здесь садизм, здесь мазохизм… Сюда не прилетал владыка красоты, пламенный Эрос…

Таково положение и у Толстого; трагедия Анны Карениной — вращается кругом пустого места… Толстой идёт против всего, что есть на свете красивого и именитого… Он не верит в Наполеона, он развенчивает его, противопоставляет ему сморкающегося, старчески слезливого Кутузова, эту фигуру идиотизма… Его герой — не благовонный Аким, его любимец — круглый Каратаев…

И Наташа такая же распустёха, и ничего нет у неё своего; триумф материнства — грязные пелёнки, да вывод толстовской морали, что «нет ничего теплее навоза и любви к ближнему»…

— Пушкин? Да, был Пушкин! Пушкин подражал французам и Байрону, — говорит наш автор, и к тому же в нём была чужая «поющая негритянская кровь», которая и дала русской литературе некоторый чуждый ей суррогат эллинского благозвучания…

— Только на почве Толстого и Достоевского могло вырасти это убогое создание человеческого ума — «эта диктатура пролетариата». Марксизм — рационалистичен насквозь, но ведь, господа, культ разума именно там, где фактическое царство глупости… Революция создала нового русского идиота, «идиота от разума»…


стр.

Похожие книги