— Нет! — кричало русское общество до революции. — Да, — ответила революция, — ради общества. — Да, — отвечает Муссолини, — ради нации! — и тем самым соглашается с русским старым богатырём мысли, забытым Константином Леонтьевым, который говорил:
— Без насилия нельзя! Неправда, что можно жить без насилия. Насилие не только побеждает, но и убеждает многих, когда за ним, за этим насилием, есть идея. В трудные и опасные минуты исторической жизни общество всегда простирало руки не к ораторам или журналистам, не к педагогам или законникам, а к людям силы, людям, повелевать умеющим, принуждать дерзающим[21].
Муссолини умеет повелевать, он умеет заставить повиноваться ради той нации, образ которой исторически рисуется ему в образе самого Вечного Города, Рима. Он зажёг свой фашизм, прежде всего, на тех унижениях, которым подверглась национальная Италия во времена министерства Джиолитти, когда ветераны войны, итальянские солдаты и офицеры, вернувшиеся с победоносных фронтов против Германии, подвергались оскорблениям и насмешкам разнузданной толпы, когда с них срывали медали и отличия, когда чернь захватывала в качестве «бедноты» заводы и фабрики. Муссолини собрал в свои когорты всех, кто, в конце концов, составлял отбор — «элит» — нации, кто понимал, что нельзя давать торжествовать тем, кто идёт за Лениным.
Муссолини вышел из народа, он сын кузнеца, социалист, которого гнало раньше итальянское правительство. Что же его заставило выступить на защиту Рима, нации, религии и всего того, что является ценностями человеческого духа?
Ленин! Вот кто повернул направление ума Муссолини, и повернул его тем делом, которое совершилось в России. Дело Ленина, как пишет сам Муссолини, наполнило его ужасом… Результаты русской революции повергли его в содрогание, и он решил повернуть всё дело к благу государства, отказавшись от главного принципа социализма — от борьбы классов.
Отныне его лозунгом стало: «Мир между классами и сотрудничество на пользу нации!».
Но, не довольствуясь только выставлением этого лозунга, он не постеснялся сделать того, что никак не может понять до сих пор русская интеллигенция: он стал проповедовать право применить силу против зла…
Мир, или, вернее, — пресса мира стала вопить против насилий фашистов. Но как беззлобны эти насилия в сравнении с кровавыми насилиями Москвы! Касторка, облегчающая желудки слишком горячим членам социалистических партий, раскрашивание умных лысин в национальные итальянские цвета тем, кто забывал про Италию…
Были, конечно, и смерти. Но ведь поход Муссолини на Рим в 1922 году, захват столицы и установление диктатуры совершалось ради нации.
Итак: фашизм есть осознавшая свои задачи нация, собравшая вокруг себя своих верных активных сынов, решившихся с благом нации в сердце выступить против исступлённого большинства соблазнённых своих сограждан, пользуясь при этом теми методами, которые изобрёл тот же социализм, но не для борьбы за нацию, а ради классовой войны.
Вот в этих методах лежит современность фашизма; диктатура Рима равняется диктатуре Москвы, но направлена она на другие цели. На защиту уже существующей нации, древней во времени.
* * *
Фашизм Муссолини есть, прежде всего, итальянский фашизм, и как таковой он есть достояние только своей собственной нации. Не может быть фашизма международного, и вот почему прав был Муссолини, когда заключал торговый договор Италии с СССР и признавал Москву: он заботится только о своей нации, только об Италии; фашизм есть здоровый национальный эгоизм!
Во имя этого эгоизма Муссолини не стесняется прижимать славянские народности на берегах голубой Адриатики, в чём он, вождь, социалист и демократ, подаёт руку Габриелю д’Аннунцио, поэту и утончённому эстету.
Но поскольку коммунизм является порождением III Интернационала и, стало быть, распространяется по всему миру, а фашизм явился в Италии исторически как известное средство против коммунизма, то мы всё же наблюдаем, как это ни парадоксально, известную международную фашизацию. В Англии, Германии, Франции, в Китае успехи фашизма довольно значительны.
