Бертольт Брехт в своем стихотворении «К потомкам», написанном в 1938 году, старался примирить свою жизнь коммуниста со скептическим отношением к будущему. Он соглашался, что «ненависть к подлости» тоже «искажает черты лица», но все равно просил о «снисходительности»; его времена были совсем другими: «темные» годы несправедливости, и у поэта не имелось другой возможности, кроме как вести себя так жестко. Хотя он и хотел «подготовить почву для дружелюбия», сам он не мог быть дружелюбным>{1299}. Следует ли нам проявлять снисходительность? Целью этой книги не является оправдание либо осуждение призыва Брехта. Нам необходимо сделать моральные выводы об исторических преступлениях, и, кроме того, нам нужно их объяснить. Кроме того, одно дело — оправдывать Брехта; Другое — Сталина или Пол Пота.
Но это стихотворение Брехта позволяет нам понять призыв коммунистов Советского Союза, обращенный к таким же убежденным идеалистам и романтикам, как они. Коммунизм пытался достичь универсального «милосердия» немилосердными методами. Целью этого движения являлось преодоление неравенства и модернизация, но оно было построено на убеждении, что добиться этих целей можно только радикальными методами[908], в конечном итоге — при помощи революции.
Желание марксистов достичь как равенства[909], так и модернизации оказалось особенно привлекательным для патриотично настроенных студентов и образованных элит, считавших, что их общества являются «отсталыми»: мужчины и женщины, следовавшие за якобинцами, Чернышевским и Лу Синем, были полны решимости не только бросить вызов старой патриархальной власти, но и соперничать с более «развитыми» нациями. Но даже при этом переориентация на коммунизм не была неизбежным следствием отсталости и неравенства. Если бы не хаос, царивший в России в 1917 году, и не японское вторжение в Китай, два государства, от которых в основном и исходила поддержка коммунистического движения во всем мире, могли никогда не появиться. Тем не менее идеи коммунизма часто оказывались близки очень разным людям, не являвшимся убежденными активистами, хотя коммунистические идеи редко поддерживались большинством. Но именно наименее романтическая и самая нелиберальная форма этого движения — марксизм-ленинизм — чаще всего становилась господствующей идеологией. В данном варианте особую власть получало военизированное, конспиративное меньшинство, партия авангарда.
Ленинская «партия нового типа» была построена на основе российского опыта конспиративной политики и Гражданской войны. В ней развилась специфическая квазирелигиозная, военизированная культура, организация практически превратилась в секту, преобразовывавшую своих членов в адептов истинного социалистического общего дела. И после того как к власти пришел Сталин, силы партии были консолидированы для выполнения другой «героической» задачи: индустриализации страны. Партия видела себя двигателем прогресса, пытаясь вытащить крестьянство и другие «отсталые» слои населения вперед, к современности. Это была как раз та сильная, но укрощенная энергия, обещания которой прельщали элиты столь многих развивающихся и колонизированных стран. А подобный организационный порыв привлекал тех, кто привык воевать, помещая коммунистов в центре эффективного сопротивления странам, оккупированным нацистской Германией и империалистической Японией.
На самом деле, большинство коммунистов чувствовали себя в своей стихии, становясь членами революционного движения, направленного против автократии и империализма, в частности в условиях войны. Осуществлять такую форму правления было достаточно нелегко. В начале правления коммунистических сил партии обычно стремились к радикальной трансформации, желая подвигнуть общество к коммунизму и часто применяя военные методы. Однажды Че Гевара признался поэту Пабло Неруде: «Война… война… мы всегда выступаем против войны, но когда мы попробуем войну на вкус, то уже не сможем без нее жить. Мы всегда будем хотеть вернуться на войну»>{1300}. Радикализм казался необходимым и потому, что существовала опасность войны и угроз из-за рубежа. Более технократический или прагматический марксизм казался менее подходящим для таких условий. Война или угроза часто помогали радикальным коммунистам прийти к власти, как это было в случае со Сталиным в 1928 году и с Мао в 1943-м.
