– Я бы стал писателем.
Алекс тихо смеется. Он считал, что знал все о Генри, но каждый раз тому удается его удивить.
– Разве это запрещено?
– Едва ли это достойное занятие для наследника престола – строчить стихи о перипетиях жизни двадцатилетки, – сухо отвечает Генри. – Кроме того, по традиции наша семья строит свою карьеру в военном деле, поэтому о писательстве не может быть и речи.
Генри прикусывает губу, ждет секунду, затем продолжает:
– И, наверное, я бы чаще ходил на свидания.
Алекс вновь не удерживается от смеха.
– Точно, ведь принцу так сложно найти себе пару.
Генри бросает взгляд на Алекса.
– Ты удивишься, но да.
– Почему? Сомневаюсь, что у тебя мало вариантов.
Генри продолжает смотреть на Алекса, задержав взгляд еще на пару секунд.
– Те варианты, которые мне по душе… – говорит он, словно вытаскивая из себя слова. – Это, можно сказать, совсем не варианты.
Алекс моргает.
– Что?
– Я имею в виду, что… есть люди… которые мне интересны, – говорит Генри, поворачиваясь к Алексу, намеренно ставя ударения на словах, словно вкладывая какой-то смысл, – но я не могу принуждать их. По крайней мере, не в моем положении.
Они что, слишком пьяны, чтобы перестать понимать друг друга по-английски? Алекс задумывается, знает ли Генри испанский.
– Не понимаю, что ты несешь, – говорит Алекс.
– Неужели?
– Нет.
– Совсем не понимаешь?
– Совсем-совсем не понимаю.
Лицо Генри искажается от печали, а его глаза взмывают вверх, словно прося помощи у высших сил.
– Господи, иногда ты такой тупица, – говорит он, а затем кладет обе ладони на его лицо и целует Алекса.
Алекс застывает, ощущая прикосновение губ Генри и шерстяных манжет пальто, покалывающих лицо. Мир вокруг останавливается, а всплывающее в сознании уравнение из подростковой вражды, свадебных тортов и полуночных сообщений его мозг, как ни силится, понять не может. Однако… к удивлению Алекса, он был не против. Совсем не против.
В панике он начинает мысленно составлять списки. Первое – у Генри мягкие губы… затем провал.
Алекс пробует ответить на поцелуй и тут же оказывается вознагражден тем, как рот Генри скользит и открывается навстречу его губам. Его язык касается языка Алекса, и это… бесподобно. Это совсем не похоже на поцелуй Норы – да вообще ни на один поцелуй за всю его жизнь. Он такой же твердый и всеобъемлющий, как земля под ногами, охватывает каждую частичку его тела и выбивает весь воздух из легких. Одной рукой Генри зарывается в его волосы, схватив их у самой макушки, и Алекс невольно издает звук, нарушающий безмолвную тишину, а затем…
Неожиданно Генри отпускает его так резко, что Алекс пошатывается, отступив назад. Пробормотав вполголоса череду проклятий и извинений, Генри с безумным взглядом разворачивается и беглым шагом хрустит по снегу прочь. Прежде чем Алекс успеваеь что-то сказать или сделать, принц уже исчезает за углом.
– О, – слабо выдыхает Алекс, касаясь пальцами губ.
Затем.
– Черт.
Проблема с поцелуем состоит в том, что Алекс не может перестать о нем думать.
Но он очень старается. Генри, Пез и их охрана покинули вечеринку к тому времени, как Алекс вернулся. Но ни пьяный ступор, ни утреннее похмелье не могут стереть навязчивый образ из его головы на следующий день.
Сидя на официальной встрече матери, он пытается вслушиваться в разговор, однако не может удержать внимание, поэтому Захра попросту выгоняет его из Западного крыла. Изучив каждый проект, проходивший через конгресс, Алекс уже размышляет о паре-тройке милых бесед с сенаторами, но его энтузиазма оказывается недостаточно. Даже идея о том, чтобы распустить очередной слух о них с Норой, больше не звучит для Алекса привлекательно.
Начался последний семестр учебы. Алекс посещает занятия, обсуждает с секретарем по социальным вопросам планы своего выпускного вечера, закапывается с головой в бесконечные заметки и внеклассное чтение.
Но за всем этим все так же остается образ принца, целующего его в саду под липой. Волосы Генри посеребрены лунным светом, и Алекс чувствует, как что-то горячее тает, разливаясь внутри, заставляя его испытывать жгучее желание спустить самого себя с лестницы.
