Красный башмачок - страница 7

Герасим выпросил свидание с ним. Принёс ему передачу.

В камере он не узнал своего могучего учителя.

— Били?

— Не скрою, приятель, били.

— За что?

— Смутьян я.

— Так ведь правильно вступился. Вишь, и хозяева согласились: не скостили жалованье…

— Страшатся, что и другие поднимутся за правду. Чего доброго, ещё и прибавки потребуют. Опасно, когда смутьян заведётся: всех может перебаламутить. От таких, как я, стремятся избавиться.

Харитону присудили высылку из Петрограда — за возмущение спокойствия. Назначили в далёкий холодный Туруханский край.

— А ты держись, — подбодрил он Герасима. — Руки, вижу я, у тебя золотые. Талант к нашему делу имеешь пребольшой. Знатный сапожник из тебя выйдет!

Подарил он Герасиму крохотный красный башмачок, который, как в сказке, неизвестно когда и неизвестно как сумел смастерить в камере. Сколько ни разглядывал его Герасим, никак не мог понять, из чего он сделан.

— Храни его. Это — тебе. В награду за старание.

Перед отправкой ученик снова встретился со своим учителем. Приволок Харитону громадный узел тёплой одежды.

— Вот всё, что смог взять на вырученные деньги, — сказал он.

Харитон обомлел: знал, что никаких денег у Герасима не водилось.

— Никак продал свои инструменты?

Так парнишка стремился в кимряки! Всю жизнь мечту лелеял. Ради неё от лишнего куска хлеба отказывался. И вот тебе на: всё спустил. Ради чего? Да только для того, чтобы он, Харитон, не замёрз в сибирской ссылке!

— А как же заветная кимряцкая мастерская?

Герасим неопределённо махнул рукой:

— Передумал. — И добавил, привычно окая: — Бедолага возражает.

В ответ Харитон лукаво улыбнулся:

— Умнейшая у тебя псина! Передавай от меня ей низкий поклон…

— Пропуск!

Винтовка наперевес. Путь Сорокину преградил пожилой караульный.

Иван удивился: в мурманском порту его лицо уже примелькалось всем караульным матросам. Много раз он отправлял отсюда грузы в Петроград. Что же это сегодня караульный артачится?

— Неужто не узнаёшь? Кажись, при тебе я получал цистерну нефти?

Матрос отрицательно покачал головой.

— А уголь? Пшеницу?

Тоже не при нём.

— И про обувные машины не помнишь? — Иван пристально посмотрел матросу прямо в глаза. И понял: «Помнит, но не хочет сознаваться. Почему?..»

В те дни петроградцы очень нуждались в продовольствии и топливе. В городе свирепствовал голод. Исчез хлеб. Рабочие получали паёк — всего полфунта (по-нынешнему это двести граммов) в день. И то не каждый раз хватало на всю очередь.

На «Скороходе» позакрывались цеха: не из чего было шить обувь. Голодающие сапожники разъехались по деревням в поисках продуктов для семей.

Шёл 1918 год. Жизнь нужно было налаживать по-новому, наводить порядок на фабриках и заводах.

И вот весной послали Ивана Сорокина сюда, в Мурман — разыскать и отправить в Питер обувные машины и кожи, которые фабрика закупила за границей ещё до войны. Расплатилась за них золотом. А грузы где-то задержались на складах. И ещё одно дали ему задание: раздобыть по возможности для фабрики топливо и продовольствие — его скопилось немало на полярных складах.

Иван облазил все пакгаузы, обшарил малые и большие гавани на побережье. Искать оказалось не просто: документы потерялись, а что упаковано в ящиках и тюках, — не дознаешься.

Тут ещё охотников до чужого добра нашлось немало. На Белом море, на Кольском полуострове хозяйничали англичане, французы, американцы — бывшие союзники, с которыми царская Россия вела войну против Германии. И сейчас, после Октябрьской революции, они не торопились покидать наши земли.

Ивану довелось столкнуться с интервентами не раз. Отыщет он какие-то грузы, а «союзники» тут же протестуют: мол, это наши, не трогайте!

Только революционера Сорокина на мякине не проведёшь. Своё, скороходовское, он всё равно нашёл, помогли матросы, грузчики, кладовщики. Кое-что успел отправить в Питер, а кое-что укрыл у надёжных людей.

Вот там, у дальней причальной стенки, его должен ждать ещё один готовый к отправке тральщик. Никто и не подозревает, что трюмы этого боевого корабля доверху нагружены тюками с отличными аргентинскими кожами.