Ну а если не успеет? Ну а если и действительно на следующий день после возвращения Полиевкта члены Благородного Синклита единогласно провозгласят меня автократором, я надену красные сапоги и, вознесенный на червленый щит, предстану перед легионами...
А дальше что? Неужели я буду, как паук в паутине, сидеть в Наидворце и сочинять указы, проверять отчеты, судить и миловать, и...
Нет! Первым делом я отправлюсь в Восточные фемы и проведу досмотр крепостей, затем сменю командующих Третьего и Пятого легионов, затем переведу туда Второй, затем, дождавшись прихода провиантских обозов, велю выдвигаться к границе...
А что Теодора? А Теодора, как и прежде, будет пользоваться всеми почестями и привилегиями первой матроны Державы, ибо в тот самый день, когда я буду провозглашен автократором, я назову ее своей женой, мы обвенчаемся. А что касается ее детей... то Зою я удочерю. А сыновей... А сыновья, я думаю, откажутся иметь со мной хоть что-то общее. Они весьма горды. Мальчишки! Им все кажется...
А, может быть, я ошибаюсь, ибо никогда не говорил об этом с Теодорой. И вообще, о государственных делах мы с нею бесед не водим. И мне даже кажется, что Теодору вполне устраивает то, что я архистратиг - был, есть и буду. И в то же время я...
После отъезда Полиевкта к варварам наше общее дело как-то само собою мало-помалу затихло, верный человек, являясь ко мне, был уже не столь возбужден и вел весьма туманные беседы, и ничего уже не обещал, да и я ни на чем не настаивал и ничего с него не спрашивал. Уже тогда я начал понимать, что все это мне порядком надоело, что если хочешь что-то сделать, то должен делать сам: явился к ним в казармы, повелел, вывел на плац, построил - и ударил; барра! А все эти расчеты да прикидки, переговоры, подкупы, угрозы - все это не мое, пусть этим занимается Синклит. А я чего хочу? Я хочу одного - настоящего дела! Если это дело заключается в том, чтоб взбунтовать столичный гарнизон, захватить автократора и отрубить ему голову - это по мне. Но если и плюнуть на все эти дрязги, а просто облачиться в латы, встать во главе легиона и двинуть его, куда повелят так и это ведь тоже неплохо! Хотя, конечно, лучше двигать легион туда, куда захочешь сам, а не туда, куда тебя направит Тонкорукий. А посему сегодня же явлюсь к ним и скажу, и выведу на плац, и...
Нет. Я ведь обещал, и всем о том известно, все ждут, когда вернется Полиевкт. Я обещал! И ведь никто не тянул меня за язык, да и что такое данное мною слово, когда на каждом шагу можно убедиться, что никто своему слову не следует, а если и следует, то это всеми признается величайшей глупостью, достойной только варвара, и потому вполне возможно, что и сам Полиевкт давно уже нарушил данное мне слово, перекинулся к Тонкорукому и скрылся у варваров только затем, чтобы моей же глупостью связать меня по рукам и ногам, а заговор, - и я в этом почти уверен! - давно уже распался, все меня предали, а верный человек - он никакой не верный, а лазутчик, и все, что от меня услышит, он незамедлительно передает Тонкорукому, и тот смеется надо мной, и Теодора вместе с ним смеется, когда они, муж и жена, лежат в одной постели - в той самой, которая еще не успела остыть от... Да! Вот так-то вот, Нечиппа! Нечиппа Бэрд! Нечиппа Бэрд Великолепный! Доколе ты будешь слепым? Прозрей! Иди в казармы, объяви - и выводи, ударь! И "барра!" прокричат они, "барра!". И ты их поведешь к Наидворцу, и подожжешь его! И он будет пылать! А вы - стоять и убивать всех тех, кто будет выпрыгивать из окон. Всех, без разбору, без пощады!
Я встал, взял меч, опоясался им, и кликнул Кракса, и велел, чтобы он распорядился насчет лодки. Потом я плыл через пролив и думал: решено! А после... После я не знаю! В порту сел в паланкин - и ничего не приказал. Но очутился, как всегда, у Теодоры. Она, завидевши меня, обеспокоенно спросила:
- Что с тобой?
- Не знаю, - сказал я. - Пустяк. Не обращай внимания.
И она промолчала. Но когда мы, раздевшись, возлегли на ложе и я положил своей меч возле самого изголовья - чтобы, в случае чего, до него можно было сразу дотянуться, - она опять спросила:
